В любви и боли. Противостояние. Том второй

Зачем?.. Боже… За что ты это делаешь со мной, перебирая мои вздрагивающие пальчики нежнейшей лаской своих фаланг, заставляя чувствовать и вспоминать то, что мне хотелось бы пропускать через себя сейчас в самую последнюю очередь. Но разве здесь кого-то интересовало мое мнение? Тем более тебя. Использующего мою память и мое тело против меня же самой.

Я не успела или не смогла, хотя и дернула панически рукой в твоей теплой ладони, в которую мне хотелось вцепиться до одури, как и в тебя, и плевать, на все твои запреты. Мне мало, до дикости и ничтожно мало всего этого, твоих "скупых" ласк и щедрого внимания заботливого хозяина. Я ничего этого не сейчас не хочу (и возможно, уже никогда не захочу)… я хочу Дэнни… моего Дэнни.

Я не знаю того человека, кто сейчас сидел за моей спиной в его теле, говорил его голосом, использовал его руки, пальцы, его тепло, близость и… одновременно обтягивал мое запястье куском какого-то холодного эластичного предмета. У меня и в мыслях не было выдергивать ладонь, сработал банальный рефлекс самозащиты, который ты тоже предвидел и просчитал, за секунду до этого крепче сжав мою кисть.

— Это кожаный наруч, уменьшенная копия твоего ошейника. В нем нет ничего страшного и опасного. Обещаю. — ты действительно так уверен, что все твои игрушки воспринимаются мной как-то иначе и вполне естественно?

Меня сразу же вскрывает новым приступом подкожной лихорадки. Я так не могу. Слушать твой невозмутимый "успокаивающий" голос, но с каждым твоим очередным действием снова и снова срываться в твою гребаную бездну. На долю секунды успеть зацепиться за острые лезвия твоих клинков и вновь соскользнуть с них безумным рывком бешеного падения, без права на передышку и спасительный глоток чистого воздуха.

Ошейник, сбруя, повязка на глаза, кляп, теперь еще и наручи. Что дальше? Засунешь меня с головой в виниловый или латексный костюм-бандаж? Насколько вообще простиралась твоя извращенная фантазия пси-садиста? Какие картинки с моим участием ты рисовал в своей голове все эти годы? И почему у меня нет никакого желания заглядывать в твое черно-красное воображение пресыщенного эстета и особенно сейчас, в нескольких минутах от начала одной из твоих грандиознейших постановок нашей совместной сессии? И что мне такого надо сделать с собой, чтобы так не реагировать на тебя и не хотеть не смотря ни на что, даже на собственные выворачивающие на изнанку страхи. Наверное проще вообще не думать? Стать той, кем ты и стремился из меня сделать — безвольной и пустоголовой куклой… но только очень чувствительной куклой, заводящейся с полуоборота в присутствии своего хозяина или от легкого дуновения воздуха с его запахом.

Мне ничего не надо было видеть, моя кожа и нервные окончания вбирали любое прикосновение и движение твоих пальцев на сверхобостренном сенсорном уровне, порою увеличивая ощущения и чужеродные предметы чуть ли не в несколько раз. В какие-то моменты я даже начинала молиться, чтобы это не заканчивалось, чтобы все твои приготовления длились вечность, и я еще могла балансировать на краю своего угасающего разума, оставаясь собой… хотя бы еще немножко, самую ничтожную малость.

Но я всхлипываю, не выдерживаю, не спасает даже тепло твоей близости и окутывающей ментальной клетки. Ледяной озноб необратимой неизбежности скользит по венам и коже от твоих пальцев, стоило тебе подхватить мою правую руку и обхватит ее запястье вторым плотным наручем тяжелой и такой холодной кожи.

Где-то на задворках полуспящего подсознания я понимаю, что это действительно обычная вещь, почти игрушка, пусть и дорогая, сделанная для определенных целей из стопроцентных добротных материалов, и я могу в любой момент стянуть ее с себя, вместе с повязкой, кляпом и этой развратной сбруей. Но ты каким-то немыслимым образом блокировал все мои мысли с возможными действиями, наполняя и заражая мою кровь парализующим нейротоксином при соприкосновении с этими вещами, твоими руками и тобой. Ты инфицировал меня своим смертельным вирусом чистого безумия все эти последние недели, дни и минуты. И чем сильнее я тебя боялась и всего, что ты намеревался со мной сделать, тем одержимей я тебя хотела.

Последняя ласка моего Хозяина? Ты сам опускаешь мою руку обратно мне на бедро, скользнув бархатом пальцев по изгибу локтя, к плечу и уже снова касаясь лица. Мою кровь и жилы вновь вскрывает ментоловым ознобом, словно я понимаю вложенный в твой жест смысл или жду твоего очередного вердикта… перед моим следующим срывом в твою бездну.

— Умница… послушная саба, — господи, сколько ты уже успел повторить за эти последние минуты это слово, каждый раз сопровождая его поощрительной лаской? Неужели надеялся прописать мне его под корочку новым рефлексом? Постепенно, шаг за шагом приручая к своей реальности и тьме, к своим игрушкам, шокирующим привычкам-увлечениям и к себе самому?