В наши дни

Мимо цирковой афиши мне не пройти. Давно исчезли с них различные звенящие «2 — Ругби — 2», «Три Маноллио», «Железные капитаны» и всякие Жаки и Аннет. Наверное, это хорошо, что теперь в программах стояли простые фамилии: Зайцевы и Семеновы, привычные имена Тамара, Василий, Наталья… Сейчас, рассказывают, артисты на Западе называют себя в цирке на русский лад Ивановыми и Кузнецовыми — мода! Что же, возможно, где-нибудь в Марселе и Мадриде это звучит так же загадочно, как у нас звучали итальянские имена? Само собой решилось — не в именной цветистости дело. Конечно, это так. Но знаете, что я вам скажу: цирковая афиша перестала быть притягивающей и немножко таинственной, что ли.

Но это уже иной вопрос. Раз вы интересуетесь Марией, доскажу вам.

Лет пять, пожалуй, назад или меньше в Москве на афишном щите увидел я — стояло в цирковой программе: «Мария и Валентин Донатовы — воздушный полет».

Глазам своим, представьте, не поверил. Неужели Мария вернулась под купол? Может ли быть?.. Но ведь случается всякое. Она такая артистка!

Вечером я пробрался в старый цирк на Цветном и сидел на служебном месте. Меня еще, понимаете, помнят, и попасть на представление не составило особого труда.

Так вот, сижу в публике и жду выхода Донатовых. Как чуда какого-то жду. Настала та минута. Шпрех объявил номер. Затухли верхние лампы, заиграла давно знакомая их музыка — вроде позывных. Серж в музыке толк понимал. Ну, так. Два прожектора скрестились у форганга, и вырвали из тьмы гимнастку в легкой накидке, и повели ее к распахнутым створкам барьера. Она шла, знакомо ступая на носки и сбрасывая на ходу накидку, которую подхватывал униформист. Вот уже приближалась к спущенной сверху веревочной лестнице. Я сидел в десятом ряду и что было сил вглядывался в лицо артистки. Мы, старики, дальнозорки. Не потребовалось и полминуты, чтобы увидеть… Нет, это была не Мария. Еще несколько секунд, и я не сомневался — в центре арены стояла та самая Эльвира… Я узнал ее, хоть раньше видел всего два-три раза, и то на репетициях. Узнал, несмотря на то, что волосы ее теперь отливали тем же медно-красным цветом и так же, как у Марии, они были схвачены на голове обручем со сверкающими на лбу камешками. Может быть, тем самым обручем, который носила Мария.

Не сумею вам передать, что за чувство тогда охватило меня. То ли отлегло от сердца — могла ли разве она еще работать в воздухе? — то ли, наоборот, внутри что-то горестно сжалось. Меж тем гимнастка уже взбиралась по лестнице, которую снизу натягивал униформист. За ней, которая теперь звалась Марией, устремился вверх Валентин, такой же ладный, как раньше, но словно какой-то более в себе уверенный. Затем начался номер.

Все в том, что делалось под куполом, было мне знакомо до деталей. И раскачка ловитора, и его негромкое «ап!», и полет партнерши со сложнейшими пируэтами в воздухе, и ловкость Валентина, успевшего ее подхватить тогда, когда всем сидящим в зале казалось, это сделать уже невозможно. Да, все будто бы оставалось таким же, как бывало раньше. Номер их отличался красотой и дерзостью. И все-таки… Скажу по совести. Это было совсем, совсем не то. Наверху виделась работа. Именно работа. Умелая и рискованная. А душа?.. Нет, души не было и в помине. Нет, чудо не состоялось.

Егор Янович, конечно, и сам не заметил, что вдруг перешел на какой-то возвышенный стиль. Я понимал, он в эти минуты был весь там, в прошлом, казавшемся ему единственно прекрасным.

— Может быть, запоздало, но вот тогда я понял окончательно, что то, что в цирке называют работой, какой бы трудной и опасной она ни была, настоящим искусством становится, лишь когда на манеже или в воздухе происходит озарение, что ли, которое ни на минуту нельзя спутать ни с какими самыми невероятными трюками.

Тут только я, старый цирковой пентюх, догадался, зачем Валентин назвал молодую партнершу Марией. Зачем велел выкрасить в тот же цвет волосы, научил похоже выходить на манеж и так же по-Машиному улыбаться публике. Подражанием всему, что делала Мария, он надеялся сохранить невозвратимое очарование Марии. Пытался добиться успеха у тех, кто много слышал о Донатовых, но никогда их не видел, а возможно, и у тех, кто не очень-то памятлив и, когда-то посмотрев их номер, по простодушию поверит, что перед ними та же артистка.

Нет, Валентин ошибался. Никто не мог подменить собой Марию. Не помогало ни внешнее сходство, ни повторенные жесты. Разве можно повторить истинный талант?! Никогда.

Как это вам сказали: она была легендой. А нынешний номер Донатовых — лишь воспоминание о нем.

Что же еще? Старые товарищи передавали мне, что Мария по-прежнему живет с Валентином. Он не оставил семью, чего многие, знавшие его, ожидали. Из долгих поездок возвращается в квартиру, где ждут тепло и уют. Растут у них дети. Двое, мальчик и девочка. Мария говорит, что ни за что не хочет их видеть артистами цирка. В гастроли и по нашей стране она с Валентином не ездит. Он будто и не настаивает на том. Почему? Кто его знает!