В поисках императора

– Ты не должен был отдавать кавалерийскую бригаду Павлу, тебя должна была насторожить его мания походить на деда… Он себя почувствовал претендентом сразу же после заключения союза с французами! А все эти годы, проведенные во Франции и Швейцарии? Неужели ты ему веришь? Во Франции он встречался с социалистами, он уже там с ними сговорился…

Иногда ее бред словно вызывал призраков, и Николай видел всех своих родственников, таких же узников, только разбросанных по миру и России. Нет, никто из них не предавал его. То, как они жили прежде, закрывало им возможность войти в этот новый мир, так же как и его детям, даже если бы они стали вдруг маленькими-маленькими, как когда-то сказала Матильда. Где можно спрятаться от этого нового мира? Их мог спасти лишь ангел, только ангел, который прилетел бы и вырвал бы их из этой мрачной ночи в июле 1918 года, дабы перенести на сто или двести лет назад. Но время нельзя обратить вспять, даже в России. Цари умели лишь оставлять в неприкосновенности ее территориальные границы, лелеять их, смотреться в эти горы и равнины, как в зеркало своей безграничной власти! Царь и Россия были неразлучны, они любовались друг другом, как влюбленные, как новобрачные.

Только Богу было доступно остановить время, а ему, Николаю, – нет. И, находясь где-то на середине пути от его подданных до Господа, Николай смотрел на карту и не видел там, на бескрайних землях российских, того, чего так искали его добрейшие голубые глаза, отбросив мысли о спасительном путешествии во времени. Империя оказалась вечной только наполовину.

Та к думал царь Николай душным июльским вечером в Ипатьевском доме, когда нежные звуки вдруг отвлекли его от мрачных мыслей: «Что за ангел поет?.. Даже охранник улыбается… Это же Анастасия, моя маленькая Анастасия…» Словно нежная, мягкая и ласковая рука вдруг притронулась к сердцу каждого обитателя дома, растопила самые неприступные, ледяные стены.

Почему гувернантка вдруг перестала шить, а великие княжны отложили чтение? А вот и доктор с Алексеем появились в комнате… И это глубокое молчание внизу, в комнатах охраны. Запела Анастасия… Казалось, вся ее жизнь – в этой песне, в ней она и девочка, и мать, и бабушка одновременно. Мелодия трепетала, заставляя саму смерть расчувствоваться и отступить подобно тому, как петушиный крик заставляет исчезнуть ночную нечисть.

– Спой, Анастасия, спой еще! – просил Алеша, вытирая слезы. Но Анастасия вышла из комнаты, как будто никого не видела, и не слышала, и спряталась в спальне сестер, обхватив себя руками за плечи, – маленькое белое пятнышко в несмываемой черноте ночи.

Глава девятая

Солдаты затерявшегося в Сибири полка были большей частью молоды, и вот уже почти два года они обходились без женщин. С какой бы темы ни начинался разговор между ними, кончался он всегда одним и тем же: воспоминаниями о женах, подружках, случайных знакомствах. Имена оставленных дома женщин вызывали острые приступы желания, будили воображение и вызывали к жизни призраков, неотступных и почти телесных в таинственных таежных сумерках, когда разнообразные шорохи и звуки, издаваемые лесными обитателями, сливались в хор, поющий славу силе, плоти и молодости.

Ночью дежурные офицеры, обходившие лагерь, слышали, как солдаты во сне шептали, вздыхали, даже всхлипывали. Удушливые путы вожделения, не находившего себе выхода, мучили их спящие тела. Та кие же сны приходили и к офицерам, когда они растягивались наконец в постели, чувствуя смертельную усталость после обхода. Если остановиться в темноте и прислушаться к этому непрерывному плеску ночных звуков, то кажется, что там, в лесу, и здесь, в лагере, шорохи перекликаются, переплетаются и переполняются общей, единой силой, словно под зеленым покровом бьется единое сердце земли.

«Дьявол – это женщина…» – вздыхал князь Ипсиланти, глядя на двадцать офицеров, которые обедали вместе с ним и рассказывали, не придавая своим словам слишком большого значения и перебрасываясь шутками, о волнении, царившем в полку, о странном поведении многих прежде спокойных солдат, которые бросались теперь в драку из-за пустяка, об этой нервной лихорадке (такой диагноз поставил полковой врач), превращавшей в пытку сны и самых уравновешенных, и самых беспокойных. Князь, хорошо разбиравшийся в людях, отметил про себя, что никто из офицеров не осмелился заговорить о настоящей причине происходящего. Да и с каких это пор солдаты могли роптать на отсутствие женщин в армии, а офицеры – оправдывать подобные разговоры? Но эти бедняги давно уже не были солдатами, они не воевали, а брели и брели по бескрайней Сибири… И все же он не мог их оправдывать, не мог и не хотел. Пусть все идет так, как предписывают правила, как и должно идти.