В поисках императора

Харитонов тщетно старался уснуть. В кошачьих воплях ему слышались голоса умерших, которые просили, требовали от живых не забывать о них; он покрывался гусиной кожей, когда различал в их душераздирающих рыданиях свое имя – Пеееетр Хариииииитооонов…

– Вот, слышишь?

– Да успокойся ты, ненормальный! Неужели ты кошек боишься? – спрашивал его полусонный Трупп, переворачиваясь на другой бок.

Дмитрий слушал голос Марии, прикрыв глаза и привалившись к стене. «Господи, сколько мне еще сидеть здесь, сколько ждать этого недоумка Ивана?..» Ему казалось, Мария знает, что он здесь и специально повышает голос. Когда он сопровождал царскую семью на прогулках, она всегда старалась встать к нему поближе и смотрела на него из-за затылков остальных долгим взглядом, который ему не удавалось вынести. В чем она провинилась, что ее держат под стражей? В чем виноват он сам, что должен караулить ее? В том, что он – солдат, а она – дочь Николая Романова? Он уже просил перевести его на другую службу, ему не нравилось быть тюремщиком, но Юровский и слышать об этом не хотел. «Кроме того, осталось совсем немного, товарищ Дмитрий», – сказал он, завершая разговор и поднимая глаза к окнам второго этажа. «Наверное, их повезут дальше, – подумал тогда Дмитрий, – ведь сбежать отсюда невозможно». Однажды ночью ему приснилось, что в доме, реквизированном у инженера Ипатьева, больше никого нет. Проснувшись от нестерпимой жажды, он бросился искать пленников и остановился: «Что со мной происходит? Не хватало только мне искать их… они у себя и спят; сейчас черед Алексея их караулить…» – и вернулся в постель, выпив залпом стакан воды.

Снова эти кошки, да умолкнут они когда-нибудь или нет!

Аликс всхлипывала в своей спальне, но Николай ее не слышал, он был в Ливадии. Ему снился сон. Он разговаривал со своим отцом о том, как закрыть революционерам доступ в Крым; для этого отец предлагал высушить море и начать править новыми землями. Рыбы подплывали во множестве к берегу и звали его: «Николай! Николай! Не соглашайся с отцом… Не соглашайся с отцом…» Но Александр III настаивал: «Запомни, сын мой, нужно собрать на юге самые верные полки, тогда ты без труда сможешь перекрыть полуостров. Я должен отплыть морем, а вы высушите его, когда я отправлюсь. Мой корабль будет последним. Вы будете править всем дном морским».

Аликс молча подошла к кровати сына и наклонилась над ним. – Мама, папа спит, давай не будем будить его.

– Ты тоже не спишь из-за кошек?

– Мама, на что они жалуются? У них такие человеческие голоса.

– Может быть, им больно, Алеша. Попробуй уснуть, сынок. Выйдя из комнаты сына, Аликс наткнулась на Дмитрия. «Ей тоже не спится», – подумал солдат. Она вошла в спальню дочерей, и Дмитрий больше не смог различить го́лоса Марии.

– Ольга, вы не спите? И Алеша не может заснуть. То лько ваш отец спит. Не забудьте, что завтра утром придет батюшка; будем, надеяться, что он сможет что-то для нас сделать…

– Maman, не надо иллюзий, он такой же несчастный человек, как и тот, предыдущий, – ответила ей Ольга.

Демидова присела у окна в своей комнате. Харитонов угомонился только несколько минут назад, и она все еще улыбалась, вспоминая, как он пытался отогнать кошек. Она всегда больше боялась не мертвых, а живых, например этих солдат с каменными лицами; они ведь совсем молодые, недавно присланные Уральским Советом. Совершенно непохожи на солдат из Царского Села и Тобольска. Сама она хоть завтра могла уйти из Ипатьевского дома, она ведь не была членом семьи, но ни на секунду даже не задумалась о такой возможности. Она последует за Романовыми куда угодно. Иначе кто позаботится о ее хозяйке, Александре Феодоровне, которая устроила одного ее брата, больного, в Московскую семинарию, а другого, Андрея, в царскую канцелярию? Они всем были обязаны царице. И они не из тех, кто забывает добро. Она хотела бы объяснить это еще Авдееву[23], предшественнику Юровского, тому, который ее вместе с Труппом и Харитоновым называл «лакеями кровососов». Этот мерзавец каждый день прихватывал то пару туфель, то пальто, то ручку царевича, несчастного ребенка; мелкий воришка, да и только!

«Господи, весь мир вверх дном! Кто знает, где сейчас отец и братья…» – это была единственная мысль, которая мучила ее и не давала уснуть ночами. Было нестерпимо тяжело не знать ничего о своих, о Ниночке, любимой племяннице, которая только начала ходить, когда их увезли в Сибирь на поезде с пулеметчиками впереди и сзади. Нина была там, за этой нескончаемой темнотой, теперь она уже научилась говорить, может, выговаривает и тетино имя… Она походила на маленького пушистого котика, когда засыпала на руках. Будь проклята эта революция! Будь проклята эта война! При чем тут мы, я и Нина? И самая верная камеристка императрицы вытерла слезы уголком передника, подняв глаза к звездам. Джой, спаниель Алексея, радостно подпрыгивал у ее ног.

– Слышишь кошек, Джой? Слышишь, как они плачут? Бедное мое животное, мне совсем нечем тебя угостить. – И она взяла его на руки, думая о Нине.

Глава одиннадцатая