В поисках кота Шредингера. Квантовая физика и реальность

Все привычные нам «материальные» частицы - электроны, протоны и нейтроны - являются фермионами, и без принципа исключения не существовало бы того разнообразия химических элементов и их свойств, которое лежит в основе нашего физического мира. Бозонами являются более трудноуловимые частицы вроде фотонов, и закон излучения абсолютно черного тела - это прямой результат того, что все фотоны пытаются попасть на единственный энергетический уровень. Атомы гелия могут при определенных условиях вести себя, как бозоны, и становиться сверхтекучими, поскольку каждый атом не содержит два протона и два нейтрона и их полуцелые значения спина распределены таким образом, чтобы в итоге получался ноль. Кроме того, количество фермионов зафиксировано взаимодействием между частицами - невозможно увеличить общее число электронов во Вселенной, - в то время как бозоны, как известно любому, кто хоть раз включал свет, можно производить в больших объемах.

Куда дальше?

Хотя сейчас квантовая теория кажется нам стройной и аккуратной, в 1925 году она представляла собой настоящий хаос. Не было никакого единого движения к прогрессу: вместо этого каждый из ученых продирался своей тропой через джунгли. Ведущие исследователи прекрасно понимали это и открыто выражали свои опасения, но большой скачок был еще впереди, и его предстояло совершить, за единственным исключением, новому поколению, которое пришло в науку после Первой мировой войны и было - возможно, как следствие этого - открыто новым идеям. В 1924 году Макс Борн заметил, что «в настоящий момент существует только несколько расплывчатых намеков» о том, каким образом следует изменить классические законы, чтобы объяснить атомные свойства, и в своей книге по атомной теории, опубликованной в 1925 году, пообещал выход второго тома, который бы завершил описание и который, по его мнению, «еще несколько лет не мог быть

написан»26.

В начале 1923 года после неудачной попытки рассчитать структуру атома гелия Гейзенберг сказал Паули: «Вот это загадка!» Паули повторил эту фразу в письме Зоммерфельду, написанном в июле того же года: «Теория. для атомов, имеющих больше одного электрона, представляется великой загадкой». В мае 1925 года Паули написал Кронигу, что «в настоящий момент физики опять сбиты с толку», ведь к 1925 году даже сам Бор оказался подавлен из-за множества проблем, окружавших его модель атома. Только в конце 1926 года Вильгельм Вин, закон излучения абсолютно черного тела которого стал одним из трамплинов для прыжка в неизвестность, совершенного Планком, написал Шрёдингеру о «болоте полных и частичных квантовых разрывов и беспорядочном использовании классической теории». Все именитые ученые, занимавшиеся квантовой теорией, были осведомлены об этой проблеме - и все именитые ученые, занимавшиеся квантовой теорией, за исключением одного, в 1925 году были еще живы (исключением был Анри Пуанкаре; Лоренц, Планк, Дж. Дж. Томсон, Бор, Эйнштейн и Борн еще были в расцвете сил, в то время как Паули, Гейзенберг, Дирак и другие уже готовились внести свой вклад в науку). Светилами оставались Эйнштейн и Бор, но к 1925 году они значительно разошлись в своих научных взглядах. Сперва Бор был одним из главных сторонников светового кванта, затем, когда Эйнштейн заинтересовался значением вероятности для квантовой теории, Бор принялся изучать его. Статистические методы (по иронии судьбы, предложенные Эйнштейном) стали краеугольным камнем квантовой теории, но уже в 1920 году Эйнштейн написал Борну: «Проблема причинности тоже не дает мне покоя. Должен признать. моим суждениям не хватает смелости». Диалог между Эйнштейном и Бором на

Цитаты в этом абзаце взяты из эпилога к первому тому издания Мехры и Рехенберга.

эту тему продолжался в течение тридцати пяти лет, до самой смерти Эйнштейна27.

Макс Джеммер описывает ситуацию, сложившуюся в начале 1925 года, как «досадное

смешение гипотез, принципов, теорем и механизмов расчета» 28 . Любую проблему квантовой механики сначала полагалось «решать» с использованием классической физики, после чего это решение необходимо было переделывать, осмотрительно вводя в него квантовые числа и в большей степени полагаясь на счастливую догадку, чем на холодный расчет. Квантовую теорию нельзя было назвать ни независимой, ни логически цельной: она напоминала паразита на теле классической физики, экзотический цветок без корней. Нечего удивляться, что Борн полагал, будто пройдут годы, прежде чем он сможет написать второй, заключительный том своей книги об атомной физике. И все же, словно бы в дополнение ко всей странности истории квантовой науки, прошло всего несколько месяцев с сумбурного начала 1925 года, как пораженному научному сообществу представили не одну, а целых две полных, независимых, логичных и прекрасно обоснованных квантовых теории.

Глава шестая Матрицы и волны