В поисках Неведомого Бога. Мережковский –мыслитель

Как видно, на экзегезу Мережковского 1900-х годов наложили отпечаток его ницшеанские искания: она не что иное, как попытка прочесть Евангелие в свете «нового откровения» Ницше. Отсюда и кощунственные аберрации ницшезированного образа Христа в ТД. – Статья «Земной Христос», принадлежащая десятилетию между двух русских революций, отразила другие идеи Мережковского. Привязанная формально к фигуре старообрядческого епископа Михаила Семёнова, она затрагивает тему революции и обновления христианства, которой жила в те годы чета Мережковских. Их замыслом было внести в русскую революцию религиозное начало ради осуществления на земле

Царства Божия. Именно тогда начались поиски ими «земного Христа», образ которого был в конце концов представлен в книге «Иисус Неизвестный». В статье хорошо обозначено понимание Мережковским христологической проблемы: «С вопросом об отношении земли к небу, плоти к духу, человека к Богу родилось христианство, Догмат о Богочеловечестве утверждает совершенное равенство плотского – духовному, земного – небесному, человеческого – божескому в существе Христа. Но человеческий опыт христианства – по преимуществу монашеская, отшельническая, от земли отошедшая святость – не вместил и не воплотил догмата: духовное возобладало над плотским, небесное – над земным, божеское – над человеческим»[513]. Однако почему же «божеское» должно быть «совершенно равно» «человеческому» хотя бы и в существе Христа? что это за «равенство», на каких весах происходит взвешивание? Подобное «равенство», в действительности, это одна лишь симметричность богословских формулы: Христос – «совершенный Бог и совершенный человек», что никак не уравнивает онтологически

Божество и человечество, две Христовых природы. Не стану однако здесь оспаривать столь уязвимые для критики воззрения Мережковского: моя преимущественная цель – дать их описание. – Мережковский исключительно ценил европейский Ренессанс, спасший, по его мнению, человечество от «христианского буддизма» – полного торжества неот-мирной аскезы. Но вот, он признает, что возрождение язычества было одновременно «отречением от самого христианства» – оплотнением, заземлением духа, возобладанием начала человекобожеского над богочеловеческим. И ныне стоит задача их соединения – не только в догмате, но и «в религиозном делании, в святости»: Мережковский видит императив современности (и свой собственный императив) в «сведении христианства с неба на землю»[514]. Средоточием этого настроения у него становится – фигура? концепт? – «Земного Христа»,

обретение которого отождествляется им с русской идеей[515]. Для исследователя особенно важно то, что Мережковский указывает здесь на своих предшественников. Это отреченная

русская мысль в лице масонов и сектантов, но и таких диссидентов от православия, как новейшие «тайнозрители духа», пророки в обличье писателей: «Вся русская мистика от Новикова и Лабзина до Владимира Соловьёва и Достоевского, всё русское сектантство от хлыстов и скопцов до штундистов и духоборов говорили или молчали, – потому что не умели сказать, – об этом же». «Вся Россия – об этом, только об этом – о Христе Земном», включая сюда и «революционную общественность» – Савинкова с его замыслом цареубийства, а вместе и Религиозно-философские собрания, инспирированные Мережковскими: в статье «Земной Христос» эти собрания именуются немного-немало, как «собором»[516]. Но если есть «собор», значит, существует и соответствующая ему Церковь; так Мережковский намекает на то, что созданная им, вместе с супругой, секта – ничто другое, как Церковь Земного Христа[517].