В сердце тьмы

Кривился, когда Н’Деле начинал петь и охотнее всего держался с краю. Я заметил, что его предплечья постоянно остаются закрыты, даже когда приходит вечерняя прохлада и можно одеться полегче. Еще заметил, что следопыты, особенно Бенкей и Сноп, глядят на него подозрительно. Но сам Брус не делал ничего подозрительного, если не считать, что каждый вечер мрачно глядел на запад, сидя на краю лагеря, но уже без трубки и баклаги.

Я все еще слышал голоса. Мне не раз казалось, что я замечаю какие-то фигуры, и, как и следопыты, тогда непроизвольно тянулся к мечу или сжимал ладонь на копье. Но кроме этого ничего не делал.

Порой в лагерь летел камень, брошенный не пойми кем; иногда сложенные кипой вещи падали без видимых на то причин. А однажды я проснулся в рассветный час, когда все еще спали, и увидел ифриса, стоящего прямо надо мной. Я не был уверен, действительно проснулся или продолжаю спать, поскольку чувствовал себя странно и не мог шевельнуться. Едва я моргнул, он уже встал надо мной, призрачно высокий и худой; черная, словно сажа, фигура на фоне сереющего неба. Он не был тенью — просто темным пятном. Как дыра, ведущая во тьму, а не кем-то в темной коже. Его невозможно вытянутое тело было настолько темным, что казалось плоским: контур, нарисованный на ширме.

— Вскоре ты войдешь в Пустоши Снов, — услышал я шепот, доносящийся изнутри моей головы. — Но должен пройти ее настороже. Единственным, который видит. Не пей воды онемения, сын Копейщика.

Я хотел что-то сказать, но не мог выдавить ни слова. Ифрис внезапно побледнел, сделался сперва тенью, а потом столпом дрожащего воздуха и светом утра. Тогда я проснулся по-настоящему, солнце уже стояло на пару пальцев над горизонтом, а вокруг сворачивался лагерь.

Слова из странного сна я понял позднее.

В один из дней голова каравана остановилась, несмотря на то, что солнце стояло еще высоко. Н’Гома приказал разбить лагерь, хотя я не понял, отчего. Когда же я выехал на вершину бархана, увидел совершенно белую пустынь, на которой не было песка.

Это была идеально ровная скала, покрытая самыми странными постройками, какие мне доводилось видеть. Стояли там огромные, как императорский дворец, идеальные конусы, словно из-под камня торчали рога каких-то монструозных существ; были белые каменные шары, неподвижно висящие над землей; были столбы, что выныривали прямо из камня, чтобы расцвести на верхушке огромными веерами — точно небывалые цветы.

На скале разгорались и гасли идеально прямые линии, будто их наполнял огонь.

Мы стояли, онемев, не знали, на что смотрим и что произойдет дальше.

— Это город? — спросил Бенкей беспомощно.

— Это Тупана Усинги, Пустошь Снов, — ответил Н’Гома, который въехал на своей птице между нами, а я вдруг вспомнил сон, который видел несколько дней назад. — Проклятое место, но только так мы сумеем перейти на ту сторону пустыни. Войдите в лагерь. Я знаю, что делать, но мы должны приготовиться. Не смотрите туда. Даже простой взгляд может привести к безумию, а то и убить.

х х х

— Дорога ведет нас прямо на другую сторону, — объяснял он нам потом. — Всякий, кто туда войдет, быстро начнет видеть, что хочет. Это центр пустыни, здесь всякий о чем-то мечтает. Чаще всего — о цели путешествия или о тех, кого он оставил. А порой человек чувствует здесь страх. Это пустыня. Нахель Зим. Смерть поджидает нас на каждом шагу. Но Тупана Усинги слышит все эти мысли. Слышит и отвечает. Тот, кто бредит о саде среди текущей воды, о девушках и свежих плодах, — увидит такой сад. Порой на эрге видно села, озера и города, но все они не настоящие. До них нельзя дойти. На Тупана Усинги все иначе. Тупана дает тебе, что захочешь — и можно туда пойти. Ты можешь войти в сад. Можешь увидеть родных. Но тогда останешься здесь навсегда. Тупана Усинги может дать тебе и твой страх. Может дать демонов, которых ты боишься, но здесь они и вправду разорвут тебя в клочья. Многие вошли между тех странных шаров и башен. И все остались там. Пойманные в свои мечты и кошмары.

— И как нам преодолеть это место? — коротко спросил Сноп. — Ведь это безумие.

— Сегодня мы съедим плотный ужин. Станем танцевать, играть на барабанах и петь. Наедимся досыта и выпьем остатки пальмового вина. А еще выпьем зелья, которые нас усилят. Завтра же выстроим караван, во главе которого встанет Ундуле Малинда. Кузен по дяде третьей жены брата моего деда. Ундуле слеп, но ему не нужно зрение. Он всегда знает направление. Он нас и поведет, направляя первого бактриана. Все животные пойдут за ним, пойдут и птицы. А мы будем спать. В седлах и паланкинах. Между горбами бактрианов. Спать глубоко, потому что выпьем воду онемения. Весь караван пройдет сквозь Тупана Усинги в глубоком сне, ведомый слепцом. Это единственный способ войти туда и выйти.

— Ты уже делал это раньше? — спросил Бенкей. — Или это сейчас пришло тебе на ум?

— Мы много раз проходили Тупана Усинги, я и мой брат Н’Бени. И каждый раз мы возвращались оттуда богаче, чем туда входили.