В середине века

Главной достопримечательностью квартиры Виктора был военный радиоприемник «Хаммерлунд» — внушительное железное чудовище, до такой степени поизносившееся в походах и боях, что, когда его стальные лампы багрово калились, а динамики начинали надрываться, все сооружение эпилептически тряслось на подставке и голоса «из-за бугра» мешались со звонами его собственных сочленений. Уж не знаю, как Виктор раздобыл эту припадочную штуковину, но эфир она брала хорошо.

В основном в Норильске слушали Би-би-си — «все взбибисились», так сформулировал это увлечение один местный остряк. Время было такое, что без дополнительной информации трудно было разобраться в запутанности мира. Сталин умер, в руководстве мертво схватывались за власть: одного претендента в монархи — Лаврентия Берию — аккуратно пустили в расход, другого — Георгия Маленкова — умерили, отстранив от партийного руководства, на авансцену усердно выбирался Хрущев… Еще 14 марта 1953 года мы с Виктором обсуждали, почему в постановлении Пленума ЦК, заседавшего накануне, появилась совершенно неожиданная формулировка: «Н.С. Хрущеву — сосредоточиться в ЦК».

— Опасное это местечко — кресло первого секретаря, — сказал Виктор. — Посади туда знаменитостей — Молотова, Кагановича, Берию, Маленкова — сразу готов полноценный вождь, недаром Сталин так поработал для этого «сразу». Нет, искали самого неприметного, самого непритязательного, задницу, а не голову. Вот и появился Хрущев.

— Задница в секретарском кресле выше любой головы на другом посту, — поддержал я. — Как бы фигуральная задница не села своим реальным задом на более умные головы.

До сих пор горжусь, что провидел будущую расправу Хрущева с ближайшими соратниками Сталина. Кстати, мы с Виктором разработали особую шкалу близости к вождю его присных. Каждый из членов Политбюро после войны выступал с торжественным докладом 7 ноября. Все докладчики поминали Сталина благоговейно и низкопоклонно. Мы предположили, что самый близкий к Сталину поминает его меньше, а кто подальше от него, тот крестится на его имя чаще. Так вот, Маленков называл священное имя четырежды, Молотов — 11 раз, Булганин и Берия — около тридцати, а Хрущев — ровно 72 раза. Отсюда следовало, что всех ближе к Сталину Маленков, а всех дальше — Хрущев. В общем это соответствовало реальности.

Попутно с самовосхвалением своей проницательности скорбно признаюсь и в тогдашней недооценке Хрущева. Он оказался обладателем не только увесистого зада, но и одаренной головы. Во всяком случае — он был куда восприимчивей к новым идеям, куда способней к крутым политическим поворотам, чем все, кого он (к счастью для страны) вскоре выметнул из политической коляски в болото безвестности. Драма его была в некультурности, в том, что он даже гордился своим невежеством. Впрочем, таков был стиль эпохи, созданный революцией. Интеллигентность тогда казалась равноценной буржуазности, некультурность и невежество — признаками благородных народных кровей. Государство было настолько гомеостатично, что им можно было управлять и без особой интеллигентности. Впрочем, и в старые времена дураки-монархи являлись не такой уж редкостью.

Спустя несколько дней после встречи с парнем в кожанке, а именно 8 января 1954 года, я пошел к Виктору слушать по «Хаммерлунду» передачи Би-би-си. Пришел, как и надо было, в вечернюю пересменку, собирался уйти в ночную, то есть сразу после одиннадцати часов. Не помню уж почему, но я задержался. Теперь надо было сидеть до полуночи, когда люди станут возвращаться с промплощадки. И я этого не сделал — кажется, Вале захотелось спать. И ушел, не дождавшись двенадцати, а Виктор почему-то меня не провожал.

Улица Октябрьская в этой стороне состояла из двух рядов зданий. В первом дома были разделены просветами и проходами, а позади фасады второго ряда выходили на просветы первого — а за ними теснились склады и шанхаи. Виктор жил во второй линии. Я прошел между двумя домами первого ряда. Метрах в двадцати прохаживались двое парней. Они сразу двинулись ко мне.

— Постой, дай прикурить! — закричал один.

Позади этих двух, около винного магазина, стоял и третий. Задумано было, конечно, вполне профессионально — выходили на промысел, а не на картежный проигрыш: двое останавливают прохожего, третий страхует, если тому удастся вырваться. Какую-то секунду я стоял, мучительно размышляя, что делать. Бежать назад, стучать к Виктору рискованно. Догонят еще до дома, а если и ворвусь в парадное, то прихватят на лестнице — там даже спокойней разделываться со мной.