В середине века

Так мы с минуту стояли, страшась один другого и готовясь к новой драке, и обменивались угрозами. В это время показался освещенный автобус, он мчался от заводов в город вдоль того снегового вала, что нас разделял. Парень отскочил от катившего на него автобуса, под его прикрытием перебежал на другую сторону улицы и скрылся между зданиями. А я поплелся домой. Я облегченно смеялся и радовался. Неожиданная встреча на воле с блатным кончилась вполне благополучно. Да и не было в ней большой опасности, размышлял я. Парень пошел на недопустимый у профессионала риск и снова доказал ту истину, что нападение один на одного редко приносит удачу. Наверное, проиграл в карты чужое пальто и пошел сдирать с первого встречного, думал я. При проигрыше профессионализм грабежа отсутствует, тут в силе блатная честь: сам показывай, что способен выполнить данное в заклад обещание.

Дома обнаружилось, что нож не разрезал, а только порезал пальто. Галя кое-как заштопала порез и взяла с меня слово, что гулять по Октябрьской я отныне буду только в районе ДИТРа и больницы: тут люди встречались до полуночи — еще ни на кого в этом районе не нападали.

Предположение о карточном проигрыше вскоре подтвердилось. На другой день мы узнали, что на жену редактора норильской газеты Истомина напали спустя ровно час после происшествия со мной. И закончилось все для нее далеко не так благополучно.

Истомина жила в том доме, из-за которого на меня выскочил парень с ножом. Она одна, в беличьей шубке, около десяти часов подошла к своей квартире, и тут на нее набросился кто-то в кожанке и стал сдирать манто. Она закричала, он ударил ее ножом в грудь и убежал. На крик выскочили соседи, отвезли ее в больницу. Рана, хоть и не задела сердца, оказалась серьезной — Истомина провела на больничной койке больше месяца. Кто-то в кожанке (она не могла вспомнить его лица, только кожаное пальто запомнилось своей несоответствием времени года) был, несомненно, мой «приятель». Знатоки блатного мира — тот же Казанский и мой приятель, сам бандит, кочегар Володя Трофимов, — примерно так объяснили произошедшее:

— Парень поставил на карты, что в эту ночь и на этом месте снимет пальто с первого встречного, а если не снимет, то зарежет, на кого нападет. Натурально, пошел один — кому охота из-за чужого проигрыша навешивать на себя возможного мокряка? С вами произошла осечка, а с Истоминой он, хоть и не взял пальто, кровью расплатился за проигрыш. Так что не тревожьтесь, у него все в порядке.

Я не тревожился, а радовался, что не ударил в грязь лицом и уцелел.

С прогулками стало хуже. Впрочем, январь в Норильске не стимулирует выходы наружу без крайней нужды: температура падает ниже сорока, часто налетает черная пурга. Я усердно гнал второй роман — он так и не увидел света, лишь, рассыпанный на главки и события, стал основой других повестей. Изредка — раза два в неделю — я все же выбирался из дому и шел на ту же Октябрьскую, в тот же район, к Виктору Красовскому — послушать нехорошие голоса из-за бугра. Но, разумеется, и шел к нему, и возвращался в людное время, чтобы избежать опасных встреч.

Виктор вскоре после смерти Сталина или даже незадолго до нее зарегистрировался с некоей Валей, рентгенотехником, красивой, веселой женщиной — я с Лешей Мариновым был «расписантом» загсовского обряда. Женитьбе предшествовали душевные терзания. В Москве у Виктора оставалась прежняя, доарестная жена Берта, умница, душевный человек, но не устоявшая в годы репрессий. Она официально отреклась от мужа, чтобы сохраниться в Москве и на воле. Однако формальное отречение не означало сердечного разрыва, Виктора и Берту тянуло друг к другу, они оставались влюбленными и продолжали встречаться, когда он приезжал в Москву. Однако ни встречи, ни сохранившаяся любовь не порождали примирения. Красовский все же не прощал Берте годов отречения.

Валя, наоборот, сошлась с Виктором еще при жизни Сталина, была много моложе, много красивей Берты и, как и Галя, очевидным образом жертвовала своим благополучием ради неверной связи со ссыльным. Виктор с Цомуком когда-то вмешались в мою жизнь, потребовав, чтобы я расстался с Клавой. Я потом вмешался в его жизнь, посоветовав ему окончательно рвать с Бертой.

Виктор, правда, был из людей, которые сами способны давать хорошие советы, но редко выносят, когда к ним лезут с наставлениями. Но к этой моей рекомендации он прислушался — я советовал то, чего он сам хотел. Свадьбу свою он отпраздновал не в пример моей с Галей очень пышно — и мы стали частыми гостями в его квартире, куда благоустроенней нашей комнатухи.

Жил он на Октябрьской, за железной дорогой, во втором доме от шоссе на ТЭЦ, то есть всего в сотне метров от «Узбеккино» — район был по тем временам из самых небезопасных. Но Виктор, в быту достаточно благоразумный, в безлюдье на улицу не выходил, а покой в самой квартире охраняла красавица овчарка Альфа, темнорыжая, рослая, не очень задиристая, но, во всяком случае, громкоголосая.