В середине века

Но работа поначалу не удовлетворяла. Привыкший в Норильске к полной самостоятельности, он сетовал в письмах, что делает «неизвестно что неизвестно для чего и неизвестно для кого». Что он не просто ворчал, я убедился спустя несколько лет, когда стал печатать повести и роман о советских и зарубежных ядерщиках. Я тогда встречался с крупными деятелями нашей атомной эпопеи и с удивлением узнавал, что они, конечно, хорошо знали, чем занимаются сами, но часто имели очень туманное представление о том, чем был занят сосед, такой же крупный физик — так велика была степень засекречивания.

Глазанов, как и следовало ожидать, быстро доказал, что ученого его масштаба не стоит ограничивать мелкими работами, подходящими для других тружеников науки, — ему надо поручать самостоятельные темы, достойные его дарования. Он стал подниматься вверх по научной лестнице.

В последние годы жизни он работал заместителем директора по научной части знаменитого обнинского физико-энергетического института. А умер в шестидесятых годах. Вряд ли ему самому исполнилось шестьдесят. Ленинградская тюрьма тридцать восьмого года и ледяные зимы в Норильске никому не укрепляли здоровья.

Грешное житие святого Аркадия Казакова

1

— Самый раз, — одобрил принесенный мною разбавленный спирт Аркадий Николаевич Казаков. — Градусов пятьдесят пять, верно?

— Старался под шестьдесят, — скромно ответил я. — Но, конечно, градус туда, градус сюда — спиртометра в моей лаборатории нет.

— Знаю, знаю. И про вашу старую лабораторию, которую покинули, и про новую, которой пока нет, и про ваши дела… Слышал, что ударились в атомные прожекты. Были инженером, даже неплохим, вдруг сдурели — полезли в атом! И ко мне по этой части?

— К вам. Речь об одиннадцатой турбине Мицубиси. Вы пообещали начальнику комбината Александру Алексеевичу Панюкову…

— Подождите с генералом Панюковым. Сперва — кто вы? Налейте еще по полстаканчика. Соленые огурцы с материка?

— Откуда же еще? В Заполярье их не производят.

— Выжатые, как сиськи у старухи. Но за неимением гербовых марок применяются простые — слышали? Так вот, ваш друг Александр Игнатьевич Рыбак клянется, что вы удивительный человек. Когда ни придешь к вам, есть что выпить. И пьете помногу только в компании, а один — ни-ни! Верно?

— Приблизительно так.

— Почему такая диета?

— Когда один, нет времени пить. И не хочется. Работа увлекает больше, чем пьянка в одиночку. Другое дело — в компании. Все равно творческое время потеряно, а беседа под стаканчик увлекательна.

— И всякие смеси, говорил Рыбак, изобретаете?

— Преувеличивал. Люблю чистые напитки: вино, коньяк, разбавленный под водку спирт. Конечно, смешиваю не только спирт с водой, как сейчас, а, скажем, спирт с шампанским — коктейль «Северное сияние», шампанское с коньяком — «Дружба», раза два составлял «Белый медведь» — чистый спирт пополам с коньяком. Только забористо. Лучше всего натуральный «Двин», если о любимом сорте…

— Почему не принесли своих адских медведей и сияний?

— Предупреждали, что вы пьете только водку. Считайте, что стараюсь полебезить перед вами…

— Принимаю лесть — и бутылками, и стаканами. Теперь о деле. Для начала — что знаете обо мне? Без твердого знания, кто есть кто, толкового разговора не получится. Наливайте остаток — мне побольше, себе поменьше.

Я налил ему полный стакан, а себе — что осталось, половину.

2

Он знал, что больше спиртного у меня нет, и не торопился осушать стакан. Я залюбовался — так красиво он тянул свою порцию.

Разговор шел в 1946 году в помещении прибористов Норильской ТЭЦ, я часто захаживал туда по делам. Начальник этого помещения Александр Игнатьевич Рыбак, доставив сюда Казакова, ушел, объяснив: «Лучше мне ваших сверхсекретных разговоров не слышать: он пока сидит, тебя, наверное, опять посадят, а я уже отсидел и больше не собираюсь. Не хочу быть участником ваших заговоров».

Так вот, я просто выпивал, а Казаков наслаждался. Он поднимал стакан, смотрел сквозь него и мелкими порциями вытягивал водку. И не сразу заглатывал, а несколько раз прогонял ее по рту. Это было удивительно. Я уже, впрочем, знал, что он во всем незауряден — Аркадий Николаевич Казаков, блестящий инженер, многократно судимый со множеством статей высшей свирепости — одного их количества хватило бы на добрую пятерку квалифицированных специалистов, заведомых преступников и знатоков своего инженерного дела. «Не прислали бы в лагерь Аркадия Николаевича, наверное, не пустили бы нашу Заполярную ТЭЦ, — как-то растроганно признался мне строитель котлов Иосиф Михайлович Махновецкий, отнюдь не склонный к самоуничижению, и со вздохом добавил: — Но еще сидеть ему — ох!»