В середине века

Я пришел к нему, чтобы убедиться в его серьезности, ибо в моей собственной жизни слишком многое зависело от его инженерного умения и простой человеческой смелости.

6

— Ясно только то, что нет ничего ясного, — подвел Казаков итоги нашей непродолжительной беседы. — Впрочем, вы напрасно секретничаете. О «шоколадке» ходит столько слухов, что они стократно перекрывают все, что вы сами знаете и что могли бы мне сообщить. Перейдем к делу. Где сейчас турбина?

— Хлебников сказал, что ее доставили в Новосибирск.

— Наряд на турбину точно получен?

— Получен. С началом навигации на Енисее ее привезут в Дудинку. За перевозкой наблюдают ответственные чины из НКВД.

— Наблюдатели! Всех их технических умений — пить и орать на зеков: «Раз-два — взяли!» Внутренних неполадок в турбине не так боюсь, как ее перевозки. Охранители могут такое наворотить! Потеряют какой-нибудь ящик с деталями. Могу смонтировать любую уродину, но установить на место то, что отсутствует, не берусь. Итак, поедем в Дудинку. Начальство все приготовило?

— Наверно, все. А чего вы хотели бы?

— Прежде всего — спирта для промывки деталей. И особо — для нас с вами. Закажите две автомобильные канистры. И пусть предварительно вытравят из них запах бензина. Все это — первый пункт.

— Слушаю второй.

— Второй — жратва. Сидеть на лагерной баланде в Дудинке не собираюсь. Раз командировка, значит, командировочный паек: американские консервы, масло, хлеба вдоволь. В общем, что получат вольные погоняльщики в погонах, то и мне.

— Уверен, что это не вызовет затруднений.

— Тогда все. До встречи в Дудинке.

Встреча состоялась спустя примерно месяц, когда сообщили, что турбина прибыла в Дудинку. Из Норильска приехала бригада мастеров и инженеров, подчиненная Казакову. Все были вольнонаемные, один Казаков еще пребывал в зеках. По режиму ему полагалось поселиться в Дудинском отделении Норильлага, но начальство понимало, что это осложнит работу — лагерь находился далеко от портовых складов, где разместили драгоценный груз. Но и переводить Казакова, хотя бы временно, на положение вольнонаемного не решились. Выход нашли в том, что выделили ему охранника, и не простого стрелка с «дудергой» на плечах, а заматерелого пьяницу с погонами майора. Майор всюду молчаливо шлялся с Казаковым, ни во что не вмешивался и оживлялся только, когда Аркадий Николаевич, уставая от хлопот, громко говорил, я сам не раз это слышал:

— Рожа у тебя, братец, такова, что только взглянешь, вмиг внутри заноет — выпить надо… Расстарайся насчет пивного и жевательного.

Такие поручения майор выполнял с охотой — и, отправляясь на розыски, не боялся оставлять Казакова одного.

Бригада приемщиков и наладчиков разместилась в местной гостинице. Нам отвели двухкомнатный номер — он быстро превратился в битком набитое общежитие. Здесь поселился Казаков со своим майором, ночевали и его помощники. Номер окрестили штабом наладчиков, но никто и не подумал использовать помещение для служебных дел. Всех тянуло сюда нечто гораздо более привлекательное, чем заполнение рабочих журналов, хотя для таких записей имелся настоящий письменный стол. Входящие сразу направлялись к столику, поставленному поодаль. На нем возвышались два графина — один с чистым спиртом, еще ожидающем разбавления, и другой с уже наполовину разбавленым. Все посетители хорошо знали, где что налито, и не путали графины.

Лишь однажды случилось недоразумение, не имевшее, впрочем, плохих последствий. Из Москвы прибыл полковник из «органов» — наблюдать за приемкой турбины. Он был важен и гpyб, с подозрением присматривался даже к вольнонаемным: мол, все вы тут бывшие судимые, знаю вашу вредительскую натуру. Он, естественно, ничего не понимал в технических делах, но это отнюдь не мешало его функциям зычного погонялы.

Казаков, войдя, налил себе полстакана разбавленного спирта и сделал выразительный жест полковнику — угощайтесь. Тот наполнил две трети стакана, лихо опорожнил, крякнул и снова стал наливать — но уже из графина, где был чистый спирт. Нам показалось, что ему просто захотелось пойла покрепче и он сейчас попросит воды, чтобы разбавить по вкусу. Кто-то уже поспешил к крану, но полковник единым махом опрокинул стакан в рот и окостенел от неожиданности. Спирт обжег рот, полковник потерял голос, дико выпучил глаза и только шевелил губами, пытаясь что-то произнести. Никто не сомневался, что, обретя голос, он разразится проклятиями, пообещает всех нас посадить и сгноить в лагере, — он уже выражался подобным образом на складе, когда видел, что рабочие что-то делают не так быстро, как ему хотелось.

Но полковник только прохрипел, когда хватило сил на голос:

— Закусить!

Кто-то достал из ящика кусок колбасы, и он поспешно вгрызся в нее. А мы с Казаковым захохотали. К чести полковника, и он, когда пришел в себя и убедился, что не задохнулся, присоединился к нашему веселью.