В шоке. Мое путешествие от врача к умирающему пациенту

Моя подруга Дана, которая была со мной в ночь, когда я умерла, сказала нам: «На самом деле вам только и нужны, что пара ползунков, немного подгузников и несколько бутылочек. Вот и все». Оба ее ребенка были приемными, и она точно так же до последнего не хотела захламлять дом детскими принадлежностями, которые в итоге могли и вовсе не пригодиться. «Проблема с таким подходом, однако, – предупреждала она нас, – в том, что когда вы все-таки вернетесь домой, то практически наверняка вскоре окажетесь на парковке универмага детских товаров, поедая тако из закусочной и одновременно пытаясь сообразить, что вам все-таки нужно купить, чтобы не дать ребенку умереть».

Другой наш друг первые два месяца укладывал их ребенка спать в выдвинутый ящик комода, застеленный одеяльцами, пока вместе с женой они не выспались достаточно, чтобы без лишней ругани купить кроватку. Словно в подтверждение своих слов он напомнил нам, что вырос в стране третьего мира и понимал, что это совершенно не соответствовало родительским стандартам в США.

В конечном счете я все-таки согласилась, что нам следует купить мебель, когда стало ясно, что, по всей вероятности, мы все-таки принесем этого ребенка домой. Даже несмотря на его физическое присутствие рядом, для меня это все равно было весьма решительным и смелым шагом. Мы купили кроватку цвета слоновой кости, комод с латунными ручками под старину, который выступал и в роли пеленального столика, а также высокий ультрамариновый шкаф. Мы оставили кресло-качалку с тахтой с нашей первой злополучной поездки в магазин за мебелью для ребенка – они сослужили мне прекрасную службу, когда я болела. Мы попытались их освежить синей декоративной подушкой и тем единственным одеялом, что мне удалось связать за время моего пребывания в больнице, повесив его на спинку кресла. На стене были размещены три нарисованные мной картины. На первой был невероятно большой слон в балетной пачке, балансирующий на крошечном мяче. Вторая изображала шпрехшталмейстера в виде обезьяны в смокинге и цилиндре с тростью в руках. Наконец, на третьей картине был огромный медведь в праздничном колпаке, который ехал на маленьком велосипеде по натянутому под куполом цирка канату. Мне хотелось, чтобы в его воспоминаниях с раннего детства отпечаталась уверенность в том, что даже самые невероятные, фантастические вещи способны произойти, если позволить себе в них поверить.

В первую ночь вместе с ним у нас дома я уселась в кресле-качалке, чтобы его покормить. Я положила связанное мной одеяло на колени и принялась любоваться им, восхищаясь, что, хотя это и было законченное одеяло, мне все равно было видно каждую петельку и узелок пряжи. Процесс его создания был прямо перед глазами даже спустя долгое время после его завершения. Я села, придерживая шею ребенка рукой, как меня этому учили медсестры. Рэнди стоял рядом, оцепенев и не говоря ни слова, из-за чего я подумала, что я как-то неправильно кормлю или держу ребенка.

«Что? – спросила я. – Что не так?» – и увидела, как у него на глаза наворачиваются слезы.

Последовала длинная пауза, прежде чем он заговорил. «Когда-то я смотрел, как ты спишь в этом кресле. Ты знала, что я не спал всю ночь, переживая, что ты умрешь, если я усну? Я прислушивался к твоему дыханию и так боялся, что потеряю тебя». Он покачал головой от нахлынувших воспоминаний.

Мне казалось, я его понимаю. Он смотрел на меня, когда я кормила нашего ребенка в кресле-качалке, но видел при этом мой призрак. «Но теперь со мной все в порядке. Тебе нет нужды переживать».

«Да, я знаю. Я не переживаю и мне не грустно, – сказал он, вытирая слезы. – Я счастлив. Это один из тех случаев, когда мечта становится явью. Думаю, тогда я даже не осмеливался мечтать увидеть в один прекрасный день, как ты сидишь, раскачиваясь, с нашим ребенком в этом кресле. Мне просто хотелось, чтобы ты была в порядке».

«И вот это случилось», – улыбнулась я.

«И правда случилось», – улыбнулся он в ответ.

Я сидела, раскачиваясь с нашим ребенком, и размышляла о том, что каждый ребенок является своеобразной выжимкой их всех предыдущих поколений, концентрированным экстрактом ДНК, истории и привычек, черт характера и стремлений. Старые духи постепенно испаряются, оставляя только малую часть своей истории.

В качестве второго имени мы дали нашему ребенку имя моего отца – Марван, причем так же звали и моего хирурга, специализирующегося по печени. Его же основное имя специально было выбрано простым – мы назвали его Уолтом. Хотя мы также связывали это имя и с природной добротой, или серьезностью диктора в вечерних новостях, или с характерной для диснеевских мультфильмов верой в волшебство, оно также воздавало честь и моей любви к поэзии.

«Клянусь тебе, – шептала я ему, цитируя Уолта Уайтмана, – есть священные вещи, которые гораздо прекрасней, чем могут выразить слова».