В степях Триданторы

Дворик, откуда им предстояло отправиться вовнутрь здания, не нарушал общей обстановки здешних мест: словно нарочно обсаженный сплошь дубами и елью, оттого тёмный и дикий, с редким проблеском света на тропах, мощённых брущаткой и поросших мхом. Три полуразбитые ступеньки вели в вестибюль, там, за столиком, скучал молоденький офицер, щёлкал пером по чернильнице, зевал и странно поглядывал на вошедших. Узнав, по какому делу они тут, что-то невнятно буркнул, при этом всё не переставая пощёлкивать пёрышком, и проводил делегацию взглядом, как показалось Алику, полнейшего безразличия. Когда они шли по тёмным коридорам и лесенкам, Алик на поворотах оборачивался к Тоне, но теперь она, словно, не видела его, только бросила однажды, нечто вроде «жуть» или «пусть», трудно было разобрать.

Жандармы по-прежнему не говорили ни слова, только на четвёртом этаже один из них издал какой-то, судя по всему, относящийся к ребятам, возглас, и толкнул перед ними обитую алым бархатом дверь. Всё это навевало мысли прескверные, а тревога заставляла колени подгибаться, тем не менее, Алик и тут постарался найти в себе силы для сосредоточенности, и когда это не получилось, подумал, что «всё ещё впереди», правда, мысль эта прозвучала двусмысленно, что ж… Алик поглядел на сестру.

Она вжалась в серую стенку прихожей, за вешалкой, смотрела затравленно и сердито, почти с тоской, и на ободрения Алика ответила только вымученным кивком. Здешний застольный офицерчик оказался не менее юным, чем его собрат с первого этажа, но, в отличие от того, был куда более любопытен и словоохотлив. С вошедшими жандармами обменялся парочкой неслужебных фраз, вместе они о чём-то посмеялись, кажется, не обошлось без темы про «пыльных людей», затем, резко сменив тон, обернулся к ребятам и сказал, глядя не на них, а как бы вскользь:

– Прошу за мной, господа. – И, пропуская Тоню с Аликом за очередную дверь, успел кинуть товарищам на прощание что-то шутливое, на что они рассмеялись – смех их был слышен ещё какое-то время после того, как прикрыли дверь кабинета, и этот контраст: веселья вольных – и крайней неволи – как-то особенно угнетал. Это ощутили и Тоня, и Алик, и оба замерли друг возле дружки, как были, у порога.

Офицерчик, доложив, что надо, ускользнул; следователь сидел за столом и заполнял какие-то бумажки, голова его была низко склонена, почти касалась пресс-папье, сам он создавал впечатление человека неподвижного, закоснелого в своей массивности; пугало то, что ребят он, словно бы, и не замечал, даже и не предполагал замечать. А ведь эдак можно было бы простоять вечность!

– Скажи ему, – шепнула Тоня на ухо брату, но тот ответил только неоднозначным кивком и остался нем. За окном, между тем, стояли ели, но отсюда не создавали видимости такого изобилия, как представлялось во дворике, даже пропускали солнечный свет – он ложился на пол и часть стола опрятными квадратами, будто старался понравиться следователю. Да тут и всё, словно бы, старалось понравиться этому господину, и от того вело себя тихо, чинно и по-деловому. Будто ощутив это негласное требование, ребята вытянулись в струнку и руки сложили чуть не по швам. Время шло.

Наконец, видимо, насладившись собственным величием, следователь кинул, не поднимая от бумаг головы:

– Что, воруем? – И, не получив, как и полагалось, вразумительного ответа, прибавил:

– Так-так…

Но, поскольку молчание со стороны арестантов продолжалось, следователь медленно, словно в удивлении, приподнял голову и так же медленно поглядел сперва на Алика, затем – на Тоню, потом снова опустил взгляд к бумагам, но уже с видом человека, которому всё ясно, и, потянув ещё немного время, негромко и будто припевая, себе в усы произнёс:

– А известно ли господам, что за кражу полагается хорошая порка… а за пособничество запрещённым личностям…мммм…так сказать… и того похуже?..

Тоня вздрогнула и что-то в ужасе залепетала, Алик, остановив её жестом, тихо, стараясь не заикаться от волнения, сказал:

– Краденое мы вернули, господин следователь, а пособлять – никому и не думали.

– Не думали, отлично, – пропел следователь, метнув на мальчика насмешливый взгляд, – охотно верю, что не думали. Однако пособляли. А в наших законах… – тут он, пыхтя, полез в ящичек под столом, порылся там, что-то рассыпал, чем-то загремел, но искомое, в итоге, достал, и, с торжествующим видом пробормотав своё «так-так-так», принялся зачитывать с мятого листка: