В степях Триданторы

– Закон о пособничестве лицам, запрещённым законом… в число коих входят… волшебники, колдуны, так-так-так, не то… о, вот. Личности, населявшие некогда земли исторической Степи Триданторы, занесённые ныне почившим королём Демидом Юным в Особый список особо опасных существ… Так-так-так, не то, не то, о… таких, как родоны, вагри, калмы…прочие природные образования наподобие тумана из Васильковой Балки, он же – Кумар, он же – господин Помрачитель умов и т.д. и т.д. ага…за пособничество всем, вышеперечисленным личностям, как особо опасным преступникам и вредителям, полагается высшая мера наказания. Сноска номер пять, зачитываю… – сноску он отыскал на другом листке, и с победоносным видом озвучил:

– Высшая мера наказания – публичное лишение права на дыхание, иными словами – казнь.

Последнее он произнёс уже, видимо, от себя, потому как смотрел в это время на ребят, словно желая удостовериться, дошла ли до них вся серьёзность момента и, оставшись вполне удовлетворённым, заключил:

– Вот так.

С минуту было тихо, слышно было, как за окном всё бьют обо что-то молотом, и, кажется, начинался ветер – дрожали ели…

Тоня из последних сил соображала, как бы всё-таки доказать этому господину, что никому они с братом «пособлять» не собирались; Алик думал о том, что разговаривать, тут, пожалуй, не с кем – молчали оба.

– Так что? – Спросил следователь. – Как мне с вами поступить? – И тут же с неприязнью взглянул на Тоню: судя по всему, не ожидал ответа на поставленный вопрос.

– Отпустить, вас?

– А почему…нет?

– Ну, знаете! – Словно бы к невидимому собеседнику, обратился следователь, и, тут же снова оборачиваясь к Тоне, правда, глядя немного в бок, спросил:

– А из какого вы, извините, места?

– Мы с площади, – сестра готова была расплакаться, видя это, Алик громко спешно прибавил:

– Мы на площади были, там праздник.

– Я знаю, что там праздник. Меня интересует, где, так сказать, вы проживаете?

– Округ 15.

– Прекрасно, – следователь удовлетворённо потёр ладони, встал из-за стола и, пройдясь к окошку, всё с тем же само упоением произнёс:

– А известно ли вам, что триданторцы у нас по такому адресу не проживают?

Алик посмотрел угрюмо, Тоня стояла, не поднимая головы, точно стыдясь; следователь заключил:

– Прекрасненько. – И, снова подойдя к столу, позвонил в медный колокольчик – он был с таким же раздвоенным язычком, как воротный, и звенел таким же неприятным, раздражающим голосом. На звук этот тотчас явился уже знакомый Алику с Тоней офицерчик, в этот момент он что-то дожёвывал на ходу и краем рукава утёр губы, прежде чем ответить: «Всё будет исполнено, господин следователь», затем кивком указал ребятам на дверь и, когда они вышли, задержался внутри ещё на минуты две. За это время Алик успел растолковать Тоне, что поведут их, скорее всего, в тюрьму, что, по пути сбежать, наверняка, не удастся, однако, надежды терять не стоит, по крайней мере на месте они смогут во всём, как следует, разобраться, и найти иные, пускай и самые невероятные, но всё же, пути.

– Единственный путь, пожалуй… – в мрачной удрученности начала Тоня, но вдруг раздумала говорить, махнула рукой и чуть не плюнула себе под ноги – такой Алик её видал нечасто, в основном, в последние годы под Зимний Праздник, когда во всём округе только и разговоров было, что о «былых временах», и даже не о них, а о том, какими они запомнились людям – ныне изголодавшимся и озлобленным, носящим на себе, как струп, клеймо «пыляк» и лишённым, по сути, и права быть людьми.

Вот тогда-то, глядя на всё «благолепие» окружной жизни и на убого присыпанную снегом елчонку у забора, Тоня сперва долго и весело о чём-то говорила, кружила и пыталась танцевать, часто обращалась к Алику и к соседним ребятам, даже и к их родителям, затем, – и это уж непременно, – удалялась одна в какой-нибудь тёмный уголок, сидела там молча какое-то время, глядя в одну точку, не обращая ни на что внимания, и в эти минуты заметно было, как мысли ползают по её лицу, одна из них замирала вдруг, – Тоня кривилась, терпела секунду-две, и начинала рыдать. При том рыдала так, что и не слышно было со стороны, только воробьи разлетались, пугаясь, видимо, Тониной дрожи, потому как дрожала она сильно, часто – до изнеможения, так что Алику приходилось не то что бы отпаивать её водой, а поливать сверху, невзирая на приличный для зимнего времени холод.

Вспомнив это всё во мгновение и ощутив нечто наподобие ужаса, Алик взял сестру за руку и зашептал ей в самое ухо: