В степях Триданторы

– Идите за ними, и не вздумайте удирать, понятно? – Его товарищи стали таким образом, чтобы Тоня и Алик оказались между ними, и после этого все четверо отправились в путь, а уж какой – об этом у каждого было своё понимание.

– Ну, по крайней мере, не будем сегодня давиться этой ужасной марловкой. – В утешение себе и Алику шепнула Тоня. Марловку ни она, ни брат не любили, да и мало кому, наверно, полюбится, полужидкая каша с привкусом полыни и мыши, которую, ко всему прочему нужно есть каждый день, т.к. ничего иного «окружанам» не выдаётся, да и не положено по закону. Видимо, подумав о марловке, Алик едва заметно скривился и тоже шепнул:

– Точно, повезло же нам!

Теперь, когда город снова был чист от тумана, видно было, что всё осталось по-прежнему: Самая Большая площадь гудела людским волнением, над замком короля, над цветными башенками, покрикивали всё те же безымянные чайки, солнышко светило сквозь занавески крон, малыши наблюдали за всем с верхних веток платанов, внизу музыканты играли то одно, то другое, скакали хромые вороны…

– А куда мы идём? – Громко спросила Тоня, когда они свернули от площади в глухой переулочек. Тут было ещё мрачнее, чем в переулке Грёз, тёмные, будто зловещие, деревья нависали над косыми проборами оград, со многих крылечек поглядывали оборванного вида дети и тыкали пальцами в жандармов и Алика с Тоней. Один даже что-то пискнул, и тут же убежал в дом, а на крыльце появилась плотная женщина в платке, на проходящих она поглядела почти враждебно и, развернувшись, нарочно громыхнула дверью, но от сильного удара, видимо, не сработал замок, и женщине пришлось запирать дверь снова, на сей раз тише, и, как показалось Тоне, виноватее.

– Так куда же мы всё-таки идём? – Не обращая внимания на предостерегающие знаки брата, повторила Тоня. – Тут плохое место, если что. – Но жандармы не отвечали ни слова, только зашагали, как будто быстрее, словно им надоело сопровождать столь неспокойных арестантов. «А ведь таковыми, по сути, мы и являемся, – подумал Алик, – главное, что и делать с нами можно, что угодно, никто не заметит, не будут и искать. Соседка, разве что, вздохнёт разок, может быть. А может быть, и нет…»

– Тонь, – шепнул он, полуобернувшись, потому что шёл впереди, – держимся вместе, куда бы не попали, понятно? – Тоня вяло кивнула, видно было, что приуныла, даже начала сбиваться с шага и спотыкаться на местах, казалось бы, безупречных; Алик заметил нечто подобное и за собой, но тут же, чтобы вынырнуть из тоски, огляделся, и, поняв, что ничего отрадного вокруг не найти, постарался сосредоточиться на вспоминании трудных задач и их решений, это помогало ему овладеть собой в моменты особых, а главное, нежелательных, волнений.

Сейчас, однако, сосредоточиться было крайне трудно, к тому же, улочка перетекла в другую, не менее мрачную, почти даже чёрную, из-за аркады вьющихся растений над ней, опорой которым служили крыши и фонарные столбики. Отовсюду тут пахло заболоченной землёй, странные птицы тянули из лужиц жижу, роились мухи – то тут, то там, вдалеке кто-то словно ударял обо что-то молотом: звук получался гулкий, тревожный.

Тоня ухватила Алика за руку, ощутила холод его пальцев и поняла, что от этого ей сделалось только страшнее.

– Послушай, – зашептала она ему прямо в ухо, это ей удалось, несмотря на положение позади идущей. – Мне кажется, нас…давай сбежим, Алик, умоляю! – Брат не обернулся, даже не вздрогнул, догадавшись, что и это предпринято из осторожности, Тоня коротко вздохнула и опустила голову.

Вскоре улочка начала пологий спуск; там, в балке, стояло здание, сплошь в лепнине, при чём, довольно странной, будто делали её нарочно безвкусно и без желания. «Присобачили, – мрачно пробормотала Тоня, – нелепость какая…а, Алик?» Но брат, как и ожидалось, промолчал.

Около ворот, – вокруг этого здания, оказывается, и забор шёл, – передний жандарм остановился и позвонил в медный колокольчик с раздвоенным, как заметил Алик, язычком. Звук получился тоже, как бы, раздвоенный, неприятный, на него выглянул ещё один жандарм, с винтовкой, что-то коротко и тихо сказал, выслушал ответ, скрипнул засовами и приоткрыл одну из створок ворот, но совсем чуть-чуть, чтобы проходили по одному и осторожно. Потом снова всё запер и замер, как изваяние.

Алик заметил, что Тоня совсем оробела, ссутулилась, хоть и без того была крохотного роста, голову опустила к груди, а руками вцепилась в подол платья. Такое с ней бывало во время проверок в округе, когда те же надзиратели вызывали всех по именам и надо было всего-навсего вовремя откликнуться, сделав шаг из строя. Всего-навсего… Алик усмехнулся беззвучно, вспомнив, что и сам раньше пугался всего до слёз, боялся и теперь, что правду скрывать; но ради сестры надо бы выглядеть пободрее и поуверенней, он приосанился, по возможности направил внимание в себя, но не в тоскливую глубину, а туда, откуда начинается сосредоточенность, и, ощутив небольшую успокоенность, вздохнул.