В тишине твоих шагов

Тогда он легонько тряхнул меня и что-то сказал шепотом. В этот момент я поняла, нужно брать себя в руки, и отчаянно вдохнула.

— Ты побледнела как мел, — подхватив меня за талию, он встревоженно оглянулся по сторонам.

— Вс… с… вс, — пришлось замолчать, чтобы продышаться, — все хорошо. Уже все хорошо.

— Не смотри туда, — Алексей отвернул мое лицо, нежно прикоснувшись к щеке.

— Мне нужно присесть.

— Только ничего не трогай здесь, — он осторожно усадил меня на стул и несколько раз энергично помахал ладонями, создавая передо мной движение воздуха.

— Не трогаю, — ответила я и глубоко вдохнула.

— Какая же ты слабенькая.

— Вовсе нет, — буркнула я, выпрямляя спину. По лбу покатилась ледяная капля липкого пота. Дрожащей рукой я смахнула ее. Стало жутко стыдно за свою слабость.

— Такие приключения не для тебя.

— А что мне делать? Сидеть в больнице с вязанием, как мама?! — мой шепот постепенно начал переходить в глухой писк. — Чем тогда я смогу помочь своему брату?

— Если бы ты позволила мне самостоятельно разобраться во всем, мы бы не влипли в такую… — он очертил пальцем комнату, — историю!

— Ох, извини, что я знаю тебя всего сутки и не успела довериться на все сто процентов! — Найдя в кармане резинку, я убрала волосы в хвост и упрямо поджала губы.

— Я вовсе не хотел тебя обидеть, просто сказал, что такая работа не для женщин. — Он сложил руки на груди и отошел на шаг.

— Не самое лучшее время для спора, — заметила я, выглядывая в коридор. Входная дверь оставалась прикрытой.

— Как же здесь темно, — заметил Тимофеев, оглядывая кухню.

Простенький гарнитур, ржавая раковина с посудой, на плите две кастрюли и медная турка. В углу тарахтел старенький холодильник, один из тех советских, что вечны. Такой и через двадцать лет будет служить исправно. На холодильник были грудой навалены старые журналы со склеенными страницами, пачки пожелтевших газет.

Возле окна я заметила маленький столик вроде складного походного. На нем валялись зубочистки, открытая пачка сигарет, стояла стеклянная пепельница с парой окурков. Видимо, хозяин при жизни подставлял к нему стул и подолгу сидел, глядя в окно, с папиросой и наблюдал за соседями, входившими в подъезд.

Тимофеев решил осмотреться. Я закусила губу, когда из-за спины моего спутника вновь показались очертания лежавшей на полу фигуры. Обойдя тело со всех сторон, Алексей присел и принялся внимательно изучать его.

— Что-то я не вижу крови.

— Ее нет, — подтвердила я.

Тимофеев осторожно осмотрел голову пострадавшего, начав с проплешин на теменной области. С моей наблюдательной позиции были видны только застывшее лицо трупа с мясистым расплющенным носом, его рыхлые уши-вареники и тучное тело.

— Что с ним произошло? — набравшись смелости, спросила я, поймав взгляд сыщика.

Мне становилось дурно от запахов, витающих в воздухе. Помещение давно нуждалось в хорошем проветривании. Помимо подгнивших продуктов, мусора и грязной плиты ощущалась весьма своеобразная смесь запахов: чего-то сладкого, но при этом вызывающего позывы к рвоте. Вполне возможно, это был аромат, издаваемый самим Пилькевичем. Раньше мне не доводилось так близко видеть мертвых людей, вдыхать их тлетворные миазмы, чтобы знать это наверняка.

— Я не вижу каких-либо ранений, — наклонив голову, констатировал Алексей, осторожно прикасаясь к руке трупа тыльной стороной ладони. Напряженно вглядываясь в полутьме в распластанный на полу труп с разных ракурсов, с величайшей предосторожностью он кружил возле него на полусогнутых ногах, делая одному ему ведомые умозаключения. Наконец он повернулся ко мне. — Мышцы стали достаточно плотными, чтобы можно было сказать, что процесс окоченения в самом разгаре. К тому же запах. Легкий, только зарождающийся трупный запах. Он лежит здесь, как минимум, со вчерашнего вечера.

Мое сердце бешено заколотилось.

Еще днем я видела Арама Пилькевича живым и невредимым с пивным брюхом наперевес. Мы разговаривали, он собирался поить меня кофе. Кофе!

Быстрым движением я повернулась к столу. На нем не было ни единой крошечки. На засаленной клеенке одиноко стояла открытая сахарница. Крышечка от нее располагалась рядом.

— Нужно вызывать полицию, — констатировал Тимофеев, подходя к окну и пожимая плечами.

Я вскочила и, на цыпочках обойдя тело, приблизилась к плите. К ней не прикасались чистящие средства не меньше года: слои жира и пригоревшей пищи на ней чередовались, врастая друг в друга и переплетаясь. Кастрюли были закрыты крышками. В турке, на самом дне, застыли остатки вязкой кофейной гущи.

Осмотрев раковину, в которой покоилась груда грязных тарелок, я не обнаружила кофейных чашек. Мне показалось это крайне странным.

Подцепив с рабочей поверхности гарнитура грязную тряпку, вероятно служившую хозяину полотенцем, я приоткрыла створки шкафа над раковиной. Из имевшейся чистой посуды там стояли три тарелки, алюминиевая крышка, два блюдца и две белые чашки. Прикрыв створки, я присела и осторожно потянула на себя дверцы шкафа, располагавшегося под раковиной.