В царском кругу

Графа Адлерберга — говорю это с сожалением — тоже справедливо осуждали за то, что он не захотел усилить охрану Зимнего дворца городской полицией. Говорят, он счел это позорной мерой и посягательством на свои права. Я не перечисляю других виновников только потому, что их было слишком много и всех их не перечислить, особенно здесь.

Благодаря чрезмерному великодушию Государя никто не понес наказания и все остались на своих местах.

Ужас от самой катастрофы послужил им, можно сказать, прикрытием, отвлекающим внимание от вопросов, ответы на которые могли бы быть для них неблагоприятны. Все были слишком заняты злоумышленниками, чтобы думать о тех, кто помог им своей беспечностью или самонадеянностью.

Петербургская публика возмущалась этой безнаказанностью, но в конце концов замолчала. Поделать ничего было нельзя. Все оказалось забыто! Говорили, что опоздание приехавшего из-за границы принца Александра, брата нашей Государыни, которого ждали к обеду, стало причиной спасения Царской семьи. На самом же деле эта случайность избавила их лишь от великого испуга. Я смогла удостовериться в этом собственными глазами, когда на следующий день пошла на место происшествия, в так называемую морганатическую комнату, где был приготовлен обед. Я с удивлением обнаружила, что беспорядок там был бесконечно меньше, чем всюду. Разбросанная мебель, разорванная обивка, в нескольких местах слегка приподнятый паркет — и все. Без всякого сомнении, никто из тех, кто мог находиться в помещении, не был бы убит или хотя бы ранен. Благодаря невероятной толщине стен дворца, явно недостаточному количеству динамита и — прежде всего — благодаря милости Божией адский план был сорван.

Но вернусь к моим личным впечатлениям. По случайности я обедала в тот день в Смольном институте и была очень удивлена, когда моя коляска приехала за мной раньше назначенного времени.

От своего слуги, побледневшего от страха, я узнала о случившемся.

— Никто из Царской семьи не, пострадал, — сказал он, — но мне навстречу погнались тридцать фургонов, переполненных мертвыми и ранеными.

Я бросилась в коляску и велела ехать во дворец к Салтыковскому подъезду. Подлинное бедствие открылось перед моим взором. Полуосвещенный вестибюль был переполнен военными и штатскими. Все были неподвижны и подавлены. Через разбитые стекла проникал ледяной холод — было семнадцать градусов, но густой дым, перемешанный с ужасным запахом серы и пыли, не рассеивался.

Я с трудом пробралась через толпу в приемную Великой княжны Марии Александровны, жившей в первом этаже. Я нашла там послов Германии и Англии Швейница и лорда Дюферена, прибывших поздравить Императора с избавлением от опасности. Первый, бывший военный, много лет прослуживший в России, пользовался особым расположением наших Государей. Он не мог в эти минуты сдержать слез. Оба они посоветовались со мной, не будет ли их визит сочтен неуместным. Я велела объявить о них немедленно и позже узнала, что и тот и другой поцеловали руку Государя.

Я собиралась на званый вечер и зашла к Антуанетте Блудовой: ее комнаты выходили в разрушенный коридор, посреди которого образовалась огромная дыра, у нее тоже было все перевернуто. Обои разодраны, пол усыпан кусками штукатурки, обвалившейся с потолка, но и здесь повреждения были меньше, чем можно было ожидать из-за близости того места, где произошел взрыв. Антуанетта выглядела спокойной. Катастрофа застала ее в тот момент, когда она возвращалась от исповеди, готовясь к завтрашнему причастию. Эта молитвенная и набожная душа заботилась только о других, и Великий князь Владимир Александрович сказал мне мосле, что тоже был поражен ее спокойствием, тогда как было бы очень естественно растеряться от потрясения.

Немного успокоившись, я поднялась к себе, чтобы передохнуть после стольких впечатлений. Салтыковекая лестница была в том же беспорядке и разорении, что и вестибюль: окна выбиты, ковры сдвинуты, а воздух, по мере того как поднимались пыль и гарь, становился все более удушливым. Когда я вошла в гостиную Великой княжны Марии Александровны, там уже собралась в полном составе вся Царская семья. Я приблизилась к Государю и пожала ему руку, будучи не в силах вымолвить ни слова.

Он был очень серьезен, очень бледен, впрочем, как и все остальные. Вечер прошел тягостно. Все говорили вполголоса, словно в присутствии больного. Государь, по обыкновению, сел за ломберный столик, но то и дело поднимался и шел посмотреть, что происходило на месте катастрофы, или посылал гуда сыновей.

Тем временем во Дворцовом дворике разгребали груду камней, под которыми оказались погребенными несчастные жертвы этого неслыханного злодеяния. Страшная работа завершилась только в час ночи, из-под обломков было извлечено тринадцать трупов. Всего было ранено пятьдесят семь солдат. Некоторые умерли от ран, но, слава Богу, большинство выжило.