В жаре пылающих пихт

Черноволосый обронил папиросу и попытался вытащить из кобуры револьвер, но негр уверенно сократил дистанцию между ними. Они оба положили ладонь на оружие. Черноволосый пыхтел, боролся и попытался выстрелить – но курок сходил вхолостую, защемив грубую, как мозоль, складку кожи между указательным и большим пальцем негра. Он вскинул свободную руку и закатил черноволосому хлесткую звонкую оплеушину наотмашь. Черноволосый потерял равновесие и повалился на спину.

Негр прильнул к нему, зажав его раскрывшийся рот и просунув между своих пальцев в горло Моррису револьверный ствол.

Смерть, скрипящим голосом проговорил негр, смерть! В жизни нет ничего важнее смерти! и кому ты хочешь поручить свою? пусть тела наши умрут – но я погибну на своем пути, а ты на чужом! Твой страх, я вижу его в глазах. Твое тело становится чужим тебе. Ты уже не его часть. Ты далеко и освободился. Ты ощущаешь свободу от всех тех тягостных вериг, которые на себе нес и о которых даже не подозревал. Мы сами себе враги, ты знал?

У черноволосого глаза вылезли на лоб, и старый негр вцепился ему в душу своими безумными яростными глазами, и он почувствовал ниже живота странное безволие и оцепенение, и судорогу, будто кто-то поймал его, как он ловил арканом диких мустангов – и теперь мужчина ощутил бессилие. На него снизошло, как дух святой, осознание конца. Словно его желудок как водянистый мешок с сокровенным содержимым, с сущностью его жизни, держат на ладони; и достаточно одного движения, чтобы произвести хирургическое изъятие его сердца, живота, печенок, как в древности творили жуткие бездушные длинноволосые колдуны, просовывая свои черные костлявые руки сквозь плоть к самой сущности человеческой. И черноволосый прыгающими глазами пытался всмотреться, будто ухватиться за обезображенное лицо негра, темное, равнодушное и испещренное морщинами, как у древнего вампира, в чьих жилах течет смесь песка и фараоновой крови. Старик тенью простирался над черноволосым, безликой тенью, глиняным творением искусных рук и чуждой ему эпохи, длинноволосый назорей, чернокожий потомок самсона, библейского судии, что воскрес из-под руин мерзостного филистимского капища и вознесся над гнилью, ступая босыми ступнями по позолоченной золе и бесплодному пеплу нового проклятого тысячелетия.

Ты охотник на чужих сыновей, ты именуешь себя – отцом? Но ты не отец. Пусть мой сын не от твоей крови. Пусть он не от твоего семени. Но это дитя – оно как ты. И ты не выше его, и дети твои как оно. Подняв руку на сына человеческого, ты эту руку потерял, как и все, что было в тебе человеческого. Что творишь ты в мире? И по какому праву, я спрашиваю. За кого ты выдаешь себя? За чьего отца? Давая награду за голову одного сына чужим сыновьям, испорченным, как ты сам, ты сеешь смерть среди детей, но и пожнешь – смерть, и я – эта смерть. Твоя смерть. Этот путь – мое самопожертвование ради грядущих сыновей. А ты? Неужели жаждешь видеть, как сыновья твои становятся каннибалами и людоедствуют над плотью друг друга? Как можешь ты называться отцом, когда сердце твое – мертвая пасть льва! Сыны блуждают в горестях отцов!

Черноволосый прикусил ствол револьвера, пот струился по его лбу.

Мой сын, кого вы окрестили Красным Томагавком. Кровь на его руках, но его дела – чужды ему! Он повинен лишь в том, что изгнан с земли, где жил. И вы, что сотворили этот мир и его пути, не предложили моему сыну никакого другого пути, кроме пути насилия и крови. Вы не знаете иных путей. И мой сын принял ваш путь, пусть и не проложил его – но он пройдет его от начала и до конца. А в конце его буду ждать либо я, либо моя могила.

Черноволосый зажмурился. Негр вытащил ствол револьвера у него изо рта, стукнув железным звуком по зубам. Схватил черноволосого за шею и предплечье и, брыкающегося, потащил по берегу – они вошли в сопротивляющуюся воду, и негр, окунув черноволосого за не имением подходящей в эту крещальную купель, смотрел в небо безрадостными глазами и монотонным пасторским голосом принялся вещать нараспев.

Ты, кто натравливал сыновей на сыновей, мои руки – твое распятие! Ты, отец, который охотится на чужих сыновей! почему охотится он на детей из собственного рода? или он перестал быть человеком, а сделался зверем, охочим до плоти? Ты ешь Христову плоть, чтобы утолить земной голод. Ты пьешь Христову кровь, чтобы утолить земную жажду. Но это дела слепца! Ничто не может исчезнуть бесследно. Твои поступки оставили за собой кровавый след – и он привел меня к тебе. Ничто не бесследно. Ничто не исчезнет. Это невозможно. Я знаю. Кто охотятся – всегда преследуют дичь. Они идут и за мной.

Черноволосый провалился в удушающий мрак, почувствовал, как во всем теле пульсирует кровь, и стучит сердце.