По сути, «Вторая немецкая тетрадь» — это ещё одна (после «Русской тетради») своеобразная моноопера Гаврилина. На это обращали внимание и музыканты-современники, в частности, Н. А. Тульчинская (пианистка, исполнявшая партию рояля в цикле) писала: «Она невероятно ёмкая по содержанию, это огромное драматургическое полотно. Это моноопера, вне всяких сомнений, только намного богаче, чем опера. Потому что в опере такого количества совершенно разных эмоциональных состояний нет и быть не может. Ну, два, ну, три — не больше. А здесь от радости до сарказма, от трагедии до света — здесь вся палитра чувств человеческих. Вся палитра» [45, 299].
Действуют и найденные в «Русской тетради» драматургические закономерности. Это, например, конфликтцое противопоставление образов — в данном случае героя-романтика и его соперника, гусара (причём первый показан в динамике, второй — статично), волновой принцип развития, когда кульминационные вершины образуют сквозную линию. Прочерчивается определённый сюжетный ход: первая кульминация — трагическое переживание потери возлюбленной («В сердце моём горе… Лишь её я потерял… я слезам отставку дал!»), вторая — высмеивание поэтом гусара-соперника (здесь герой подражает звучанию гусарской трубы: «Тум-ту-ру, ту-ру-ру-ту, тум-ту-ру»), третья — уход героя («Уеду, вернусь — и вы будете снова ни холодны, ни теплы, как всегда. И я пойду по вашим могилам, а в сердце холод и пустота»). Наконец, ретроспективная логика развёртывания сюжета: об исходе трагедии известно с самого начала. Причём во «Второй немецкой тетради» последняя песня основана на материале первой: и та и другая раскрывают главенствующий в цикле образно-содержательный мотив сомнений, тревожных предчувствий лирического героя.
Трагические переживания реальности сменяются погружением в иллюзорный мир. Вдруг поэт-романтик представляет, что возлюбленная всё-таки станет его женой. Отсюда в музыке завораживающие колыбельные интонации, призрачная колокольность. И тем горше последующее неизбежное осознание одиночества. Страдания, как и в предыдущей «Тетради», ориентированы вовне: герой обращается ко «всему свету», а своеобразным зрителем и одновременно участником действия становится военный народ — гусары (их характеризует парадная маршевая музыка).
Работа композитора с текстом Гейне направлена на усиление театральности, сценичности. Прежде всего, она связана с подчёркиванием характерности речи. Основным способом достижения этого является многократный повтор одних и тех же фраз, слов или слогов, а также включение фраз и слов, изначально отсутствующих в поэтическом тексте. Например, повторение слов и слогов в песне «Трубят голубые гусары» создаёт эффект сбивчивой речи взволнованного человека, характеризует состояние душевного смятения героя, переживающего измену возлюбленной:
«Бе-да, да-да, с военным народом, устроили нам ку-ку-ку-терь-му! Ты да-да-да-же своё сердечко сдала, сдала на постой кой-кому! Кой-кому, кой-кому, кой-кому, кой-кому, кой-кому, кому, кому, кому, кому?» И в целом повторность, присущая игровым художественным формам, получает в музыке Гаврилина самые разнообразные преломления. Одно из них, например, связано с переносом тем из одного сочинения в другое. Другое восходит к многократному возвращению к одним и тем же интонациям, словам и слогам в рамках одного сочинения (а нередко и одной его части) — и это тоже становится важным компонентом композиторской техники.
Исполнителей «Второй немецкой тетради» было несколько, хотя сам Гаврилин и не задумывался о поиске певцов: «Я когда сочинил «Вторую немецкую тетрадь» — а всю вокальную часть я сочинил за один день, — то я так был счастлив, что хорошо получилось, что мне было абсолютно всё равно, будет исполняться или нет и когда это будет» [21, 362].
Судьба сочинения складывалась так: в 1977 году Муз-фонд отпечатал текст на ротапринте, а издан цикл был только в 1981 году. В первой редакции он был исполнен консерваторским преподавателем Б. Лушиным и пианистом А. Каганом (1976). Затем, уже во второй редакции, прозвучал в 1978-м в блистательном исполнении С. Яковенко и Ю. Смирнова.
Композитор неоднократно подчёркивал в разговорах с Сергеем Яковенко, что в сценическом поведении он может быть абсолютно свободен. В итоге актёрская интерпретация поразила, в самом положительном смысле, не только Гаврилина, но и всех слушателей-зрителей: песню «Мне снился сон, что я Господь…» знаменитый баритон исполнял, лёжа на рояле. «Какой молодец!» — прошептал Гаврилин.
Отзывы музыковедов после концерта были восторженными: «Если писать такие циклы, то тогда не нужно сочинять и симфонии» (Л. Данько); «Слушаю второй раз. У меня нет слов, чтобы всё это объяснить. Впечатление сильнейшее» (М. Бялик) [21; 215, 362].