Валерий Гаврилин

А летом 1974-го были Опочка и поездка в Печоры. Валерий Александрович непременно хотел показать жене и сыну монастырь, в котором сам побывал. «Сияющий синий купол с золотыми звёздами Михайловского собора, пятипролётная звонница, яркие краски всех отремонтированных зданий, — восторженно вспоминает Наталия Евгеньевна это семейное путешествие. — Идём, любуемся. Навстречу нам — человек, облачённый в чёрные одежды. Он всматривается в Валерия, а Валерий — в него. «Володя!

Ты? — говорит Валерий. — Какими судьбами?» Это Володя Басманов. С ним Валерий был знаком через Юру Селиверстова. Володя — инженер, за вольнодумные взгляды преследовался и нашёл убежище в стенах монастыря. Стал послушником, выполняет электромонтажные работы и одновременно — хранитель пещер, где захоронены монахи. Володя провёл для нас экскурсию по Пещерному храму, и благодаря ему мы попали на хозяйственный двор, куда, кроме обитателей монастыря, никого не пускают. Там мы увидели чудо — пирамиды-поленницы из полуметровых берёзовых поленьев, высотой в двухэтажный дом; они на солнце отливали серебром. Валерий не переставал восторгаться: «Какие умельцы! Сколько выдумки!» Несколько дней мы провели в Печорах, но Валерия всё-таки тянуло в Опочку» [21, 179][176]

.

Эти прогулки, поездки были необходимы композитору: известна его привычка сочинять на ходу — во время пеших путешествий. Быть может, именно в такие часы появилось на свет большинство музыкальных тем, вошедших впоследствии в «Перезвоны», «Русскую тетрадь», «Вечерок»… Так родилась и одна из самых известных гаврилинских баллад — «Два брата» на стихи Виктора Максимова[177]

. Только на сей раз путешествие было не пешим, а на автобусе, — в любимую Опочку.

Знаменитая баллада, по всей видимости, была сочинена довольно быстро. Почему одни опусы создавались годами, к другим Гаврилин многократно возвращался, но так и не счёл нужным обнародовать, а третьи вычерчивались в сознании молниеносно? На этот вопрос, касающийся непостижимых глубин творческого процесса, нам вряд ли удастся ответить. Очевидно одно: иной раз в столе, а чаще — в уме, — хранилось множество нереализованных оперных проектов. И в то же время жили насыщенной концертной жизнью, приобретали широкую известность действа, песни, циклы. Парадокс в том, что они, по сути, и были той самой оперой Мастера, которую он на протяжении долгих лет мечтал создать.

Таков и один из самых трагических опусов композитора — баллада «Два брата». Она, как маленькая опера, имеет свою завязку, развитие, кульминацию-итог. Есть в ней и целый ряд персонажей. Хотя исполняет балладу один певец, фактически в ней задействовано как минимум три героя: младший брат, старший брат и девушка, в которую оба они влюблены. «Повествование ведётся очень просто, без тени декламаторства, — отмечает М. Бялик. — Когда рассказчик доходит до того, как «Братьям неразлучным, ведь надо так случиться, / Довелось без спросу в одни глаза влюбиться», драматизм сгущается. Война врывается в эту историю как-то незаметно: «разорвало бомбой отцову яблоню», и как-то слишком рано наступает трагическая кульминация. <…> Для равновесия смыслового и художественного дан ещё один куплет-эпилог: старший брат приезжает поклониться могиле младшего, «с большеглазым внуком, с печалью за душой <…> Старший брат сказал: «Проснись, браток!» Младший брат сказал…» — ожидаемое «Пожалуйста» произносит инструмент. Приём этот производит очень сильное впечатление» [42, 205].

Автобус в Опочку ехал восемь часов. Гаврилин всю дорогу смотрел в окно и сосредоточенно молчал. Наталия Евгеньевна сидела рядом, раздумий мужа не нарушала. Изредка композитор что-то потихоньку напевал, было ясно, что сочиняет. А когда приехали, сообщил, что у него родилась новая песня. Он попросил Виктора Максимова сочинить стихи. Поэт так рассказывал об этом эпизоде: «Я сейчас музыку для фильма пишу, давай зайдём ко мне, я тебе одну вещь наиграю. Это твоё, про войну, у тебя получится… Ты к Шукшину как относишься?» Минут через сорок я уже бежал домой с «рыбой» в кармане и этим волшебным Валериным «пожалуйста» в ушах. А ещё, конечно, с музыкой! С музыкой, от которой у меня там, у гаврилинского рояля, вдруг перехватило дыхание, защипало глаза… Позвонил я ему в тот же день. Песня написалась сразу же. Залпом. Собственно, и мудрить-то особо не пришлось: самое главное ключевое слово было уже найдено до меня: «А вот здесь, в припеве… вот здесь — «пожалуйста»!.. Ну, очень тебя прошу, ну, пожалуйста, а?» [21, 178].