Валерий Гаврилин

1974 год. «Больница, Институт пульмонологии. Выяснилась интересная особенность его организма: у него не оказалось лобных пазух, как у птицы, а собирались делать проколы. Куда?» [21, 177].

Июнь 1975 года. «Валерий попал в Боткинскую больницу. Предположительный диагноз — пневмония и грипп. Слава Богу, пневмония не подтвердилась. Через несколько дней он мне рассказывал: «Представляешь, какие медсёстры! Они мне за ночь пять рубах поменяли!» [Там же, 185].

31 мая 1979 года. «Валерия прооперировали — аппендицит. Так что все наши планы откладываются на неопределённое время, скорее бы поправлялся. Хожу каждый день в больницу. Первый день после операции было ничего. Бедный, всё-то на него валится — невезучий в смысле здоровья» [Там же, 215].

Но главной бедой, конечно, было сердце. Вероятно, если бы не нервная работа, не тяжёлые переживания из-за разного рода неудач и отказов, — здоровье удалось бы поправить. Но Гаврилин не успевал уделять себе время. Ещё одной вечной проблемой был трудный композиторский заработок: партитуру нужно принести в театр не позже оговоренного срока, а новых тем нет (они ведь, как известно, «по щелчку» не рождаются). При этом никакие компромиссы или формальные отписки невозможны: для Гаврилина, как известно, либо великолепно, либо ничего.

Тяготил его и груз вынашиваемых сочинений. Творческая жизнь Мастера протекала под неизменным знаком оперы. Иногда этот знак, подобно солнцу, озарял путь ясным светом: не было сомнений в том, что непременно надо писать. А потом вдруг оперный жанр уходил в тень, заслонялся иными планами и обязательствами. Но вместе с тем он никогда полностью не исчезал с горизонта: Гаврилин неоднократно возвращался к идее создания оперы.

Среди замыслов был, например, «Ревизор» по Н. В. Гоголю (либретто Я. Бутовского), над которым композитор работал с 1967 по 1970 год. «Можно считать, — отмечает Тевосян, — что композитор представлял будущую оперу как комическую и речитативную, вероятно, по примеру «Сорочинской ярмарки» его любимого Мусоргского» [42, 454]. Гаврилин трудился над этой оперой очень увлечённо, детально прорабатывал образ Хлестакова, многое менял в либретто. А итог такой: «В феврале Валерий оперу явно не кончил, — рассказывает Бутовский, — а потом он вообще перестал о ней говорить. Я не выдержал и как-то спросил: «Что с Саратовской оперой? [Композитор предполагал поставить оперу в Саратове.] Не получилось?» Выразительным жестом руки он очень наглядно поставил точку» [42, 456].

С 1970 по 1974 год Мастер работал над музыкальной драмой по повести Гоголя — «Шинель» (либретто Я. Гордина)[173], называл это сочинение оперой в обрядах. Написанную музыку он однажды решил показать музыковеду М. Бялику, который потом об этом удивительном эпизоде рассказывал: «Находившийся в необычно приподнятом настроении Валерий вдруг предложил: «Хотите, я покажу вам своё сочинение?» Мы, конечно, захотели.

Открывая рояль и готовясь услышать гаврилинскую «оперу в обрядах», я, однако, не без тревоги размышлял: «А при чём тут обряды, какое отношение они имеют к судьбе такого непоэтичного, далёкого от деревенской среды персонажа, как Акакий Акакиевич?» Оказалось, имеют. Сначала обряд, связанный с рождением: «Это что за паренёчек, какой несёт цветочек?» Потом возникает тревога, бьёт набат: «Динь-дон, динь-дон, загорелся кошкин дом». Волнение нарастает, переходя в бурю, — ту самую, что унесёт новую шинель, а с нею и жизнь героя. Нагнетаемое напряжение становилось тем сильнее, чем интенсивнее его, казалось, сдерживает мерное раскачивание колокола и обрядового напева. Под конец оно оказалось невыносимым. «Спирает дыхание», — обронил я, когда Валерий вдруг остановился, чтобы, как я подумал, сделать паузу. «А дальше я и не сочинил», — сказал он и, встав, отошёл от рояля.

По-видимому, Валерий не окончил и не записал её. До сих пор корю себя, что из-за неожиданности сделанного Валерием предложения продемонстрировать свой опус (в иных случаях его приходилось долго умолять, и он, большей частью, не соглашался) я не записал его игру и пение на магнитофон» [42, 458].

Предполагалась постановка в Театре музкомедии. Гаврилин показал музыку режиссёру В. Воробьёву, но тот её не оценил, а потом пошёл в обком партии и пожаловался, что Гаврилин не работает над сочинением. Естественно, Валерию Александровичу тут же позвонили из обкома и всё услужливо передали. После этого он решил доя себя, что с таким режиссёром работать не будет. Так музыкальная драма навсегда осталась в эскизах. Одна из её тем («Шпаната» на текст песни кандальников, финал оперы) впоследствии вошла в «Перезвоны» (последний номер — «Дорога»).

А какой интересной, по-гаврилински театральной могла бы получиться эта «Шинель»! Судить об этом можно хотя бы по немногочисленным колоритным описаниям, которые оставил автор:

«К «Шинели»