Валерий Гаврилин

— вечерний Невский. Извозчики. Разные гуляющие. Возникает ветер, увеличивается, всё гонит. Акакий Акакиевич появляется — ветра как нет, — это уже ангельское шуршание, звоны, небесная музыка. Грабёж — пауза, затем клавесин, и барышня поёт:

Вы поедете на бал?

Затем то же поёт солидный человек.

Затем то же поют господа.

Затем — молодые люди.

Все наступают на него, он только тут в ужасе кричит — и крик сливается с ветром, который гонит маски пританцовывающих людей по Невскому.

Финал: Руки загребущие на музыку Шпанаты» [20, 167–168].

И это сочинение Мастера мы тоже, увы, никогда не услышим.

Позже (1989–1991 годы) Гаврилин работал ещё над одним опусом по Н. В. Гоголю — это был балет «Невский проспект» (либретто А. Белинского).

В 1993 году Белинский отправил Гаврилину письмо: «Чувствую себя недурно и занимаюсь Гоголем. Кое-что к 1 сентября привезу. Здесь в Щелыково Максимова и Васильев. Последний РВЁТСЯ на «Невский проспект». Будет играть художника. Хореограф всё-таки Брянцев!» [42, 463].

Предполагался фильм-балет. Гаврилин сочинил трагическую тему Петербурга, играл её Белинскому. И пока тот искал спонсора, композитор написал уже всю музыку (естественно, не на бумаге, а в уме). Но в итоге денег на постановку не нашлось.

«Валерий мужественно всё перенёс, — отмечает Наталия Евгеньевна в дневнике 9 августа 1993 года, — даже как-то легко сказал: «Полный отлуп». Но потом уже, через несколько часов, поведал: «Когда Д. М. Гинденпггейн (директор киностудии «Аккорд». — Н. Г.) мне это сказал, у меня помутилось сознание на какое-то мгновение. Ведь несколько месяцев напряжённой работы насмарку. Куда теперь я дену эту музыку?» На мои увещевания, что она не пропадёт, ответил: «Сил физических у меня мало». И через некоторое время: «Вот муж у тебя и безработный». Всё говорится полушутя, но стоит за этим ощущение своей ненужности этому миру, перспектива безденежья, неустроенности, когда каждый день жизни преподносит такие «сюрпризы», что не знаешь, как выжить» [21, 442].

Потом гоголевский балет снова показался на горизонте. Многие интересовались его жизнью: Собчак обещал дать денег — но не дал, Григорович хотел поставить — но не поставил, покинул Большой театр, режиссёр Семён Аранович решил сотрудничать с Белинским, добиваться всё-таки — но не добился. Гаврилин говорил: «А пройдёт ещё несколько лет, и мне этот «Невский проспект» будет как молодая любовница столетнему старику» [Там же, 472].

Через некоторое время Аранович тяжело заболел и уехал лечиться в Германию, где вскоре умер. Это был 1996 год. Все обсуждения «Невского…» прекратились. И в итоге — ни одному сочинению из гоголевской триады не суждено было увидеть свет рампы: все три опуса существовали только в сознании их создателя.

Ещё один замысел, к которому композитор возвращался постоянно, — опера по Г. Успенскому «Повесть о скрипаче Ванюше, или Утешения» (1972–1978, либретто Я. Бутовского). Основу сюжета составил глубоко трагический эпизод из цикла Глеба Успенского «Разоренье» («Очерки провинциальной жизни»), «Чем эти очерки привлекали Гаврилина, предельно ясно: печальная судьба маленького скрипача, который не нашёл понимания у окружающих и умер от радости, когда наконец-то получил признание, чрезвычайно трогала его и некоторыми контурами походила на его собственную: всепоглощающая любовь Ванюши к музыке, занятия ею наперекор всему, препоны стремлению к учёбе, ночные бдения над добытыми у местных музыкантов нотами, приезд знаменитости из Петербурга, оценившей дарование мальчика, даже привычка делать заметки на маленьких листках…» [42, 441].

Гаврилин считал, что это сочинение (как и «Пастух и пастушка») даже сильнее «Перезвонов» [45, 131], хотел обязательно закончить его и записать. Но планы эти не осуществились. От «Утешений» остались только наброски, по которым оперу восстановить, увы, нельзя.

Из дневниковых записей Наталии Евгеньевны от 30 апреля 1974 года: «Занят оперой «Утешения». Говорит всем о ней, хотя обычно придерживается иного принципа — не говорить о том, что сочиняет. И Бялику собирается показать очень скоро, если на праздниках закончит. Либретто пишет сам, много играет романсовой музыки, изучает романсы» [21, 176].

Почему же всё-таки и это сочинение, к которому сам автор относился так трепетно, не было завершено? Думается, ответ кроется в неудовлетворённости Гаврилина своей работой: что-то не устраивало в драматургии, поиск единственно верного решения не приводил к нужному результату. А параллельно с этим постоянно «наступали» иные замыслы[174], иные интересы и обстоятельства.

День Гаврилина строился одинаково: вставал он поздно, затем уходил по делам (запись на радио, работа в театре), во второй половине дня возвращался, обедал, отдыхал и садился заниматься — играл на рояле до 23 часов. После этого до часу или двух ночи читал или записывал сочинённое. Иногда уезжал в Дом творчества в Репино[175] (там, например, в 1974-м работал над оперой «Утешения»).