— Дней десять назад мы ломали голову над пачкой, — снова передернулся Дэйл. — Нам показалось, баксы упали в ведро с БФом, или клей пролился на них. Верх хозяин отмыть, растворить сумел, а отделить по одной не получилось. Мы не взяли.
— Кто не взял? — пробормотал я.
— Мы с Пасюком.
— Пасюк ни хрена не смыслит. Берет, в чем уверен на сто процентов.
— Разве неправильно?
— Помнишь Скрипку? Тот не пролетал, потому что подчинялся одному закону: купил — продал. И всегда был при деньгах. Этот закон исповедуют самые богатые люди. Но рисковать надо тоже.
— Ты взял? Твоя очередь думать. Если больше ничего, я отваливаю.
До конца дня я маялся от мысли, зачем связался с пачкой. Но только клиенты Канальчиковой дачи, или нашей Ковалевки, способны были побежать вслед за скрывшимся за поворотом скорым поездом. Догнать его и с восторгом рассказать об этом товарищам. Наверное, я не дошел до кондиции, потому что наряду с терзаниями не переставал искать способ отстирывания купюр. Я нашел его. Не помню, как доехал до дома, даже не обратил внимания на двух типов, проводивших до разбитого подъезда. Когда потянул ручку первой двери, почувствовал за спиной не ладное. Воткнув ключ в замок второй двери, осторожно повесил на него сумку с деньгами, чтобы резкими движениями не спугнуть притаившихся парней. Пошарил по стене в поисках выключателя. День прибавился, в неухоженный тоннель вливался полумрак с улицы. Он мог лишь размыть очертания предметов. Поэтому, когда над площадкой второго этажа вспыхнула лампочка, я едва удержал вздох облегчения. Обернувшись, увидел обоих парней, один из которых успел подняться за мной, второй остался на ступеньке короткой лестницы. Поворота событий пацаны не ожидали. Этажом выше хлопнула дверь, послышались голоса уходящей женщины, провожающих ее. Первый парень отдернул кулак от брючного кармана, из него торчала рукоятка пистолета. Холодок пробежал по моему позвонку. Сколько ни простоял на рынке, сколько бы ни было экстремальных ситуаций, когда вопрос о «быть или не быть» ставился остро, не мог привыкнуть к подъему адреналина в крови. На лбу выступила испарина. Второй, с вислыми плечами, пентюх оступился на ступеньку ниже. Курносая морда с голубыми глазами. Я знал, что взгляд у меня бывает жестким. Рассуждать, тем более взывать к совести, было бесполезно.
— В квартире решили взять, — сказал я, переводя режущий прищур с одного на другого. Первый рядом парень был стройным, черноглазым жителем донских степей с отмордованным русской кровью зверством, остатки которой плескались в антрацитных зрачках. — В сумке денег показалось мало, а в квартире, если утюжком прогладить, еще бы что нашлось.
Парни молчали, не решаясь предпринять какие-либо действия — или уходить, или рвануться вперед, чтобы в следующий раз был сговорчивее. Висящая на ключе сумка не переставала мозолить глаза доступностью. На втором этаже не заканчивалось женское расставание, с завершением очередной мысли с отступлением на длину подошвы туфли к лестнице.
— Дома не держу лишнего, чтобы не привлекать любопытных взоров, — не спуская глаз, продолжал рассуждать я. — Чтобы не давать пищи для домыслов даже женщинам. Вам ничего не светило, — услышав, что по ступенькам решили пройтись, я закончил. — Так что, дурней поступка придумать нельзя. Теперь дергайте отсюда поскорее, иначе ответная реакция и звонок в милицию будут обеспечены.
Мой вид, шагающая по лестнице женщина, сделали свое дело. Первым соскочил с выступа пребывающий на вторых ролях, способный лишь на добивание, пентюх. Стараясь не подать вида, скрылся за дверями черноглазый отморозок, наверное, мечтающий доказать пацанам, что живет «по понятиям». Третьей, округлив глаза, мимо проскользнула молодая женщина с высокими грудями. Когда переступила порог поломанной дверной створки, оглянулась.
— Ко мне зайдешь? — с подобием улыбки на стянутых губах пригласил я.
— Нет… Лучше в следующий раз, — пятясь к выходу, не сразу нашлась красавица.
— Как хочешь, — сразу успокоился я.