Валютчики

Когда мы познакомились, новая пассия сказала, что все будет, если получится с совместной жизнью. Узнав поближе, поняла, что кроме литературы, издания собственной книги, думать ни о чем не желаю. Намеки, что «все есть», прекратились. Я действительно жил обособленной от общества жизнью. Довольствовался заработком и не чужими мыслями об окружающем мире. Друзья Татьяны показались пустыми обывателями с извечными проблемами, каких у большинства населения России мешок с маленькой тележкой. Им я тоже не понравился. После деятельного начальничка, с уходом из конторы создавшего бригаду шабашей слесаря — газовика с «мерсом», с дачей, мне в данном обществе, уважающем лишь монету в кармане, делать с выводами о смысле жизни, возникновении Вселенной, было нечего. От прежнего любовника товарищи Татьяны таяли снеговиками под батареей отопления. Поэтому, слова, что денег на новую машину нет, я пропустил мимо ушей.

— Что хочешь отведать? — переспросил я. — Проходи в комнату, я приготовлю и принесу.

— Посмотрю сама.

Открыв дверцу холодильника, Татьяна оттопырила круглый зад, к которому сразу дурашливо пристроился.

— Перестань…сексуальный маньяк. Кроме знакомых сырков да куска колбасы нести нечего. Борщ когда доешь?

— Кастрюлька большая.

Посмотрев по телевизору заседание госдумы о мерах по повышению благосостояния народа, о новых путях развития, о том, что народные избранники обязаны пересесть на отечественные машины, мы выключили аппарат и занялись любовью. Татьяна жадно хапала меня, словно только вошла во вкус. Семнадцать лет обходилась нечастыми посещениями газовика. Мы кувыркались до тех пор, пока не вспомнили о выкипевшем чайнике. Потом обхватили каждый свою подушку и заснули.

Ожидаемого дохода от пачки двадцати долларовых ассигнаций не получалось. Когда принес ее на базар, ребята отказались принимать. Многие купюры побелели, другие стали такими тонкими, что светились насквозь. Попадались надорванные, или шершавые как наждачная бумага. Отбеливатель слизал защитный слой, хлопчато — шелковая основа затопорщилась волокнами. Этого оказалось выше головы, чтобы менялы уловили суть дела.

— Долго шмурыгал? — Протягивая банкноты между подушечками на пальцах, интересовались они. — Еще немного, получилось бы как у того фокусника: вот она была — и нету.

— Нормальные доллары, — возмущался я. — Грязь с них убрал.

— Не нужно этого делать, — учили меня родившиеся валютчиками. — Из операций ты забыл главную. Бакс просушки с пересушками не любит. Его надо мокренького завернуть в марлевую тряпочку и прогладить в меру горячим утюжком. Чуть — чуть. Можно вместо марли взять кусок тонкой влажной материи. После вложить в книгу между листами, придавив ее грузом. Тогда бакс станет ровным и хрустящим. А теперь и Наполеон подумает — брать или не стоит.

Так и случилось. Наполеон с Дэйлом, с парой охотников за старьем, сбивали цену до той, по которой взял сам. И я закипел. Придя домой, раскидал пачку по столу. Отобрав почти неповрежденные, сложил в отдельную стопку. Отсеял побелевшие. Насквозь светящихся, с надорванными краями, набралось несколько штук. Утром, посмотрев новости из Чечни, поехал на Северный жилой массив. На площади Космонавтов находился сбербанк с обменным пунктом внутри. Возле дверей торчал меняла в бронежилете, в куртке со множеством карманов. Он работал не сам по себе, тоже курировали менты. Перебросившись несколькими фразами, я вытащил первую партию двадцаток. Их оказалось девятнадцать. Пересчитав, валютчик без претензий сунул их в один из клапанов. Взамен выдернул пачку «пятихаток». Я знал, что берет он от рыночного на червонец ниже. Значит, деньги почти вернул. Остальные можно сдать подешевле:

— Эти по сколько бы взял? — Показал я тринадцать побелевших купюр. — Без карусели.

— По столько и возьму, — прогудел валютчик. — Стирал, что-ли?

— Клиент приправил с налетом ржавчины, — я перемялся с ноги на ногу. — Думал, сотру в порошок.

— Пополоскал в отбеливателе, промыл в проточной воде. Главное — не передержать, иначе начнут расползаться, — отсчитывая деньги, объяснял меняла. — Ты проволындился, вот и побелели.

— Может, из оставшихся тоже выберешь? — нацелился я на полное избавление от двадцаток. — Восемь штук заторчало.

Мужчина долго сортировал доллары, просвечивая в лучах солнца. Наконец, отобрал пять, по личному мнению, почти полностью убитых ассигнаций, три вернул:

— С этими на Буденновский, в единственный обменник, где можно сдать и разорванные пополам. За размен там берут двадцать пять процентов. Но с паспортом, — он передал деньги за сто долларов. — Если появятся подобные, неси. Проблем нет. Сын со снохой в загранку мотаются, и клиенты не как у вас на базаре. А мне лишь бы работа была.