Вальс в четыре руки

Было не совсем понятно, чем она возмущена: воровством домашней статуэтки или распотрошением общественных телефонных автоматов.

   — Сию же минуту вынеси весь этот битлизм из дома, — приказал отец.

   — Я имею законную жилплощадь и право на собственность!

   — Ну тогда, на правах ответственного квартиросъемщика, вынесу я, — заявил отец и тронулся к моему музыкальному хозяйству.

   — Не тронь, или я тебя урою, — мрачно пообещал я.

   — Ах ты Махно! Японский городовой, ах ты власовец! Хобот крученый! Советская власть с Гитлером справилась, а с тобой, битлаком, я в два счета разберусь! — кричал отец, топча ногой записи «Дипперполцев».

В книжном шкафу задрожали стекла, с полки упал и сломал себе голову пластилиновый Ричи Блэкмор.

   — Что ты делаешь? — закричала мать. — Я, между прочим, деньги на эти кассеты давала!

   — Делают в штаны, а я перевоспитываю твое воспитание! Вырастила Махно!

Разобравшись с записями, отец приступил к гитаре. Я выпятил грудь и засучил рукава.

   — Ты что, на меня, советского офицера, руку вздумал подымать? Да... да... да я, я тебя... Да я, з-з-з-знаешь... Да я таких... их... су... уб... бчиков крутил!

   — Надорвешься! — сопел я под тяжестью отцовского тела.

   — Посмотрим, посмотрим! — отзывался он, заваливая меня в кресло.

Послышался хруст ломающейся гитары.

Показалось — это хрустит не гитара, а весь мир: да что там мир — хрустела и ломалась Вселенная.

   — Я тебе этого никогда не прошу, — плачущим голосом пообещал я отцу и сгреб под кровать гитарные ошметки.

   — Ничего, ничего, — хорохорился победивший отец, — еще будешь благодарить!

   — Пусть тебя начальство благодарит, а я ухожу из твоего дома. Квартиросъемствуй без меня! — И, громко хлопнув дверью, я выбежал на двор.

Неделю я не ночевал дома. Дни проводил на берегу лесного озера, примыкающего к нашему микрорайону: здесь пахло молодой листвой и озерной тиной. Ночи коротал на чердаке. Под ногами хрустел шлак, по ноздрям шибало птичьим пометом. Я осунулся, почернел, пропах костром, тиной и голубиным дерьмом. На восьмой день на меня был объявлен розыск. На девятый, как отца Федора с горы, меня сняли с крыши и привели домой.

   — На кого ты похож! — воскликнула мать.

   — Je me ne suis pas vu pendant 7 jours — ответил я (я не видел себя 7 дней).

   — Ты шутишь, а я все эти дни не сомкнула глаз.

На деле все выглядело несколько иначе. Все эти дни между родителями происходил приблизительно такой диалог. Начинал отец:

   — Как ты можешь спать, когда твой ребенок неизвестно где.

   — Нечего лезть в воспитание с такими нервами. Походит и вернется!

   — Что значит «походит»! Где походит? Это же твой ребенок!

   — Хорошенькое дело. Может, это я поломала его гитару?! Может, я истоптала его записи?!

   — Я поломал! Я и починю!

   — Он починит! Не смешите меня, у тебя ж руки не с того места растут!

   — У кого руки? У меня руки? Я, между прочим, слесарь четвертого разряда!

   — Какой ты слесарь! Сколько ты им был? Ты же, кроме как орать, сажать да валяться в засадах, ничего не умеешь!

   — Ты напоминаешь хер дей найт.

   — Сам ты хер, а еще член партии!

Но вернемся вдень моего «спасения».

   — Отец все эти дни места себе не находил! — сообщила мать.

   — Где, в засаде? — съязвил я.

   — Зачем ты так, — мать грустно покачала головой. — Он переживал, что так получилось. И гитару твою, между прочим, чинил.

В квартире и правда стоял тяжелый запах столярного клея, живо напомнивший мне заваленный костями двор силикатного комбината. К нему примешивался хвойный канифольный дух.

   — Сын, я был неправ, — сказал мне вечером отец.

   — А с этим мне что делать? — Я показал на гитарные ошметки.

   — Я починю, слово коммуниста, починю! — твердо заявил отец. — Я уже, между прочим, столярный клей заварил и канифоли достал. Склеим! У нас руки не с того места, что ли, растут?! Спаяем!

В доме закипела работа. Возвращаясь с работы, отец быстро ужинал и говорил:

   — Пошли делать нашу гитару.

Месяц мы кропотливо выпиливали, выстругивали, долбили и паяли. Пропахли стружкой, канифолью и столярным клеем. В наш с отцом лексикон вошли слова: долото, рашпиль, колок, порожек, мензура и струнодержатель. Консультантом выступал скрипичных дел мастер Смычков. Отец пошел даже на служебное преступление, изъяв из вещественных доказательств, хранившихся в его рабочем сейфе, звукосниматель от болгарской гитары «Орфей». От этого звук у нашего изделия получился мягкий, плавный, гладкий — примиряющий звук, совсем не роковый; но, добавляя фуза и пропуская гитару сквозь ревербератор, я добивался нужного звучания.

Остатки фанерного шпона, шедшего на гитарный корпус, мы пустили на кухонный табурет.

   — Табурет мира! — объявил отец.