Василий Тёркин

Взгляды Сани и Теркина встретились. Она чуть заметно смутилась и отвела голову, но так, чтобы ее лицо не видно было Первачу.

- Вам разве нужно опять в город? - выговорила она.

- Нет... особенно я не тороплюсь. Только зачем же стеснять ваших?

- Ничего!.. Ничего!.. Няня Федосеевна вам отлично постелет. Николай Никанорыч, скажите, пожалуйста, тете Марфе Захаровне, что Василий Иваныч останется ночевать... Ведь да?

- Благодарю вас.

- А чай? - спросил Первач, видимо желая уйти вместе с ними.

- Мы сейчас... Здесь так славно!

- Идите, идите, Николай Никанорыч!

Первач взглянул на Саню с особого рода усмешечкой, встал и в дверях беседки сказал Теркину:

- Все будет исполнено... Вас ждут.

Пока его шаги хрустели по дорожке, оба молчали.

- Александра Ивановна! - окликнул Теркин вполголоса.

- Мы с вами хоть и без году неделю знакомы, а я вас о чем спрошу... Можете и не отвечать.

- О чем, о чем?

Саня вся зарделась и правой рукой стала теребить конец своей косы, перекинутой на плечо.

- Этого... таксатора вы как находите?

- Николая Никанорыча?

- Да, Николая Никанорыча.

- Он очень милый.

- Ну, вот и нехорошо. Вы это сказали так... для отвода.

- Красивый. С ним весело.

- И только?

Теркин поглядел на нее вбок.

- Я не знаю.

- Ну, простите. Я ведь не инквизитор какой. А только этот франтоватый и ученый брюнет кажется мне... есть такая поговорка русская, коренная, да при барышне не пристало.

- Скажите.

- Не пристало. Смысл такой, что пальца ему в рот не клади. Эта пословица годится и для барышень. Иван Захарыч, кажется, вполне в него уверовал.

- Да, кажется.

- И тетенька, та - главная. Она ведь у вас, сдается мне, н/абольшая в доме. Как бишь ее зовут?

- Павла.

- Так и она его одобряет?

- Я думаю.

Сане становилось неловко от вопросов Теркина. Он это сейчас же заметил.

- Александра Ивановна, вы не подумайте, что я вас пытать хочу.

- Как пытать?

- Допрашивать, значит. Я по душе с вами... вы видите. Одно я вам скажу: вашего папеньку я не обижу и не воспользуюсь его нуждой. Прошу вас верить, что я не паук, развесивший паутину над всеми вашими угодьями.

Зачем он это говорил? Послушай его кто-нибудь из доверителей - членов компании - про него сказали бы, что он способен размякнуть около каждой юбки, удариться в чувствительность перед смазливой барышней, только бы она его сочла благороднейшей души мужчиной.

Пускай!.. Ему жаль эту девочку больше, чем ее отца. Его положением он не воспользуется с бездушием кулака, но и не имеет к нему ничего, кроме брезгливо- презрительного чувства за всю эту землевладельческую бестолочь и беспутство.

- Нас ждут к чаю, - напомнила Саня и встала.

Она все еще была смущена. Почему же она не защитила Николая Никанорыча? Ведь он ей нравится, она близка с ним. Такие "вольности" позволяют только жениху. А сегодня он ей точно совсем чужой. Почему же такой хороший человек, как этот Василий Иваныч, и вдруг заговорил о нем в таком тоне? Неспроста же? Или догадывается, что между ними есть уже близость, и ревнует? Все мужчины ревнивы. Вот глупости! С какой стати будет он входить в ее сердечные дела?..

- Пожалуйте!..

Теркин предложил ей руку. Саня не ожидала этого, и настроение ее быстро изменилось. Ей так вдруг сделалось тепло и весело под боком этого рослого и красивого человека. Он, конечно, желает ей добра, и если бы они хоть чуточку были подольше знакомы, она бы все ему рассказала и стала бы обо всем советоваться.

Они проходили мимо куста сирени. На макушке только что зацвели две-три кисти. Сирень была белая.

- Ах, я и не видала нынче! Василий Иваныч, вы большой, - достаньте мне вон ту кисть, самую верхнюю.

- Извольте!..

- Чудо как пахнет!

Своей крошечной ручкой она поднесла ему кисть к носу. Его потянуло поцеловать пальчики, но он удержался.

- Чудесно! - отозвался он. - И как жаль, что такой сад в забросе. Вы что же, барышня, не занимаетесь цветами?

- Я?.. Не умею.

- А научить некому?

- Некому.

- В большое равнодушие впали господа к своим угодьям.

Саня промолчала.

- Василий Иваныч! у вас хорошие глаза?

- Ничего! Не пожалуюсь.

- Пожалуйста! Вот в этой кисти... Поищите мне цветок в пять лепестков.

- А вы загадали, поди?

- Да!..

Теркин тихо рассмеялся и начал искать. Саня следила глазами. Она загадала: "дурной человек Николай Никанорыч или нет"; если дурной - выищется цветок в пять лепестков.

- Извольте!

- Нет, не может быть?..

- Смотрите.

Лепестков было пять.

- Ах! - почти вскрикнула Саня, и румянец залил ее даже за уши. - Идемте. Нас ждут!..

XX

Карлик Чурилин, стоя у дверей, спросил:

- Ничего еще не прикажете?

- Ступай!.. Завтра разбудить меня в шесть часов.

- А господина Хрящева?

- Его не нужно. Он рано просыпается.

- Покойной ночи.

Комната была просторная, в три окна, выходивших в садик прямо из передней, где на "ларе" постлали Чурилину. Внизу же ночевал и Хрящев. В мезонине флигеля жил Первач.

Теркин оглядел стены, мебель с ситцевой обивкой, картину над диваном и свою постель, с тонким свежим бельем. На ночном столике поставили графин и стакан. Пахло какими-то травами. За постелью дверь вела в комнату, где ему послышались мягкие шаги.

- Антон Пантелеич?.. Вы тут? - окликнул он.