Ватник Солженицына

Подобным же образом складывалась и судьба других произведений: из десятитысячного тиража поэмы «Прусские ночи» было продано лишь около двухсот экземпляров (убыток составил 100 тысяч франков). Целиком пошел под нож первый тираж «Письма вождям», а из 10 тысяч экземпляров второго тиража за 1974-1980 годы было продано и роздано около двух тысяч460.

Но Солженицын не унывал – ведь в своем крестовом походе на Москву он рассчитывал, прежде всего, на западных контрагентов. И именно для них он приготовил свои самые роскошные советы.

Выступления перед западной общественностью организовались для Солженицына одно за другим – в Швейцарии, Швеции, Франции, Канаде, Испании, США. Их содержание и тон шокировали даже его единомышленников.

30 июня 1975 года он выступил в вашингтонском отеле «Хилтон» перед представителями профсоюзов АФТ-КПП. В своей пламенной речи он обвинил Запад в том, что он все время потакал Советскому Союзу вместо того, чтобы сразу уничтожить его на корню. Он подверг резкой критике администрацию президентов Гувера и Рузвельта за экономическую помощь, оказанную молодой Советской республике, за установление дипломатических отношений с нашей страной и за участие США во Второй мировой войне на стороне государств антигитлеровской коалиции. Как, мол, они могли вступить в военный союз с СССР, средоточием всего Мирового Зла? «Как это объяснить? Как можно это понять?»461

Затем Солженицын обрушился на бывшего президента Никсона и администрацию Форда за их «уступки» Советскому Союзу. Он обвинил правящие круги США в том, что они недостаточно активно вмешиваются во внутренние дела СССР и в том, что «советский народ брошен на произвол судьбы». «Вмешивайтесь, – призывал Солженицын, – вмешивайтесь снова и снова настолько, насколько можете. Пожалуйста, побольше вмешивайтесь в наши внутренние дела… Мы просим вас – вмешивайтесь!

»462.

Реакция западных СМИ оказалась неожиданной для Солженицына. Вместо восторгов, цветов и комплиментов он получил ушат холодной воды. Его выступление характеризовали как прогитлеровское, а самого его обвиняли в том, что, призывая к ужесточению конфронтации с СССР, он хочет заставить Запад таскать для него каштаны из огня. «Только фанатик может давать подобные рекомендации в качестве практических внешнеполитических рецептов, а одного фанатизма для внешней политики недостаточно, – писала газета “Вашингтон Стар”. – Глупость не перестает быть глупостью, даже если ее изрекает Солженицын»463. А другая столичная газета, «Вашингтон Пост», указывала, что призывы Солженицына вернуться к холодной войне лишний раз должны убедить американцев «поменьше слушать чужих советов и стараться жить своим умом»

464.

Тогда же появились первые сомнения в душевном здоровье Пророка. По информации газеты «Нью-Йорк Таймс», именно неуверенность в «умственной стабильности» Солженицына стала причиной, по которой советники американского президента Джеральда Форда рекомендовали отказаться от назначения писателю аудиенции465.

Свои советы Солженицын раздавал и устно, и письменно – если ему не предоставляли вовремя высокую трибуну, он писал пресс-релизы. 21 июля 1975 года отправил, например, в «Нью-Йорк Таймс» заявление, в котором выражал неудовлетворение действиями президента Форда, который собрался в Европу, чтобы подписать там Хельсинские соглашения – «предательство Восточной Европы: официально признать ее рабство навсегда». («Ты поучи свою жену щи варить», – подумали, наверное, тогда в Белом доме).

Со временем советы Солженицына приобретали все более универсальный характер – Пророк не желал более ограничиваться борьбой с одним лишь советским режимом, он решил, что пора выписать рецепты и всему остальному миру.

В марте 1976 года писатель посетил Испанию. В нашумевшем выступлении по испанскому телевидению он одобрительно высказался о недавнем режиме Франко (и это диктатура? не видели вы диктатур!) и предостерег Испанию от слишком быстрого продвижения к демократии (мол, так не долго и в социализм вляпаться, а в социализме – Гулаг, убивший 110 миллионов человек и запрещающий пользоваться ксероксами)466.