Вдоль по памяти

На обширном поле в глубине Парка им. Дзержинского был устроен полигон для желающих освоить лётное дело. Там торчала вышка для прыжков с парашютом. Правда, парашют этот был на привязи и спускался не на скорости свободного падения, а гораздо медленнее, чтоб не разбиться и растянуть удовольствие. Невдалеке стояли в качестве экспонатов настоящие самолёты с зачехлёнными моторами и пропеллерами. На них влезала малышня и разглядывала устройство кабин. Тут же рядом крепкие юноши тянули, взявшись по-бурлацки за два конца, резиновый жгут наподобие рогатки, прикреплённый к носу фанерного планера. Тянули по команде «раз-два, взяли!» до мыслимого предела их мускульной силы. Затем сидящий в кабине курсант отпускал зацепку на хвосте своей машины, и она взлетала на высоту 10 метров, при этом «бурлаки» падали в траву. Планер пролетал метров 100 и грохался на брюхо. Потом всё начиналось сначала, но за штурвал садился другой «пилот», а прежний брался за жгут.

Мы часами наслаждались этим зрелищем и приходили домой уже вечером, возбуждённые и уставшие. Засыпая на террасе, я видел в небе над парком веера фейерверка.

Взрослые жили весело. Мрачность лица была редкой и предосудительной. Сурово брови насупить можно только в случае, «если враг захочет нас сломать», во всех других случаях надлежало торжествовать и славить.

Няни

В начале 1930-х годов в Москве появилось много девушек провинциального вида, плохо одетых и худых. Говорили они напевно с мягким горловым «г» и вместо «что» говорили «шо».

Шли они на самую тяжёлую и низкооплачиваемую работу, но девушек этих становилось так много, что вакантные места быстро заполнились. Куда деваться? Они стали наниматься в семьи домработницами и нянями. Их охотно брали, ибо некоторые из них готовы были работать бесплатно, лишь за еду и приют.

В Останкине все семьи обзавелись такими домработницами. У нас тоже перебывало их несколько, даже при нашей тесноте. Бабушке нужна была помощь. Она вела хозяйство, готовила, но заниматься ребёнком нанималась няня. Спала она на рояле.

Елена Емельяновна тоже взяла к Владику няню. Это была тихая девушка родом с Востока, неграмотная и тёмная. Вспоминается эпизод с фаянсовым заварным чайником. Как-то ей поручили мыть посуду, и она долго и добросовестно тёрла мочалкой чайник — на нём был какой-то коричневый рисунок, который няня приняла за грязь.

Наконец кому-то пришла в голову идея устроить ночлег нашим няням в прихожей. Позвали плотника Филина из домоуправления, и он соорудил над входной дверью дощатые полати. Туда постелили матрацы, и обе наши няни забирались по лестнице туда на ночь.

Эти девицы по секрету рассказывали о диком голоде 1930-х годов, который погнал их из деревни в город. У некоторых семьи поголовно вымерли. Пару лет на Украине был недород хлеба, а власти забирали всё подчистую, и весной нечего было сеять.

Последняя моя няня Лена была родом из Белоруссии, которую постигли те же бедствия, что и Украину. Она прожила с нами много лет, была с нашей семьёй в эвакуации во время войны, жила с нами просто, как член семьи, нянчила мою сестру. После войны она обзавелась собственной семьёй, но связи с нами не теряла. Умерла она в 2007 году, немного не дожив до 90 лет.

Детский сад и скарлатина

Когда мне было лет пять или шесть, меня зачем-то решили водить в детский сад.

Я ходил туда не очень долго. Сад мне не нравился. Во-первых, надо было рано вставать и ехать туда на трамвае, так же и возвращаться. Во-вторых, казённая еда была мне не по вкусу, особенно её запах.

С детьми я, видимо, не сошёлся, ибо никого из них не запомнил. Помню лишь одного пацана, который во время мёртвого часа показывал мне из-под одеяла свою пиписку.

В уборную я как-то поспешил в чулках, не успев надеть ботинки, а там на полу была сплошная лужа, и я промочил ноги.

Особенно мне не нравились неопрятные девочки. Здесь мне впервые довелось убедиться, что они устроены не так, как мальчики.

Во дворе был сооружён огромный игрушечный пароход. Дети ползали по нему, вертели штурвал, но настоящей игры, как у нас во дворе, не получалось.

Кончилось всё это тем, что я вскоре заразился скарлатиной и попал в больницу.

Инфекционная больница выходила окнами в сад. В нашей палате на первом этаже помещались четыре кровати. Больница не воспринималась мною как дом страданий. Напротив, и тут оказалось много радостей и удовольствий. Трое мальчиков в палате были одной социальной группы, дети совслужащих, но один парень, на пару лет старше остальных, Гриша, был из рабочей среды. В школу он не ходил, был неграмотен, но развит не по годам. У него имелась колода карт, и он вскоре выучил нас играть в дурака. Это нам очень понравилось.

Скарлатина у всех протекала в лёгкой форме при нормальной температуре и хорошем аппетите. Наши сердобольные родители закармливали нас большим количеством сластей и, главное, ягодами и фруктами. Я съедал очень много малины, клубники, черешен и крыжовника.

К Грише приходили редко, приносили ему не помню что, но не ягоды. И мы щедро делились с ним нашими гостинцами.