Читаем Вдоль по памяти полностью

Летом 1942 года там можно было покачаться на качелях-лодочках, покрутиться на «гигантских шагах» и карусели, и ещё там был небольшой сарайчик, где торговали немудрёным угощением: жмыхом, патокой и чёрными пряниками.

Ради этого угощения в парк набивалось много желающих и выстраивалась огромная очередь.

Жмых (если кто не знает) — это отходы от производства подсолнечного масла. Неочищенные семечки давят сильным прессом, масло отходит и остается жёсткий брикет — жмых. Фактически это спрессованная шелуха, пахнущая маслом.

Патока получается при производстве сахара из свёклы. Это вязкая жидкость тёмно-бурого цвета, она сладкая.

Пряники пеклись из грубой тёмной муки на патоке.

Всё наше общежитие целую неделю жевало жмых и лакомилось пряниками. У многих болели животы. Но через неделю весь запас этого товара был исчерпан. Правда, патоку ещё какое-то время продавали, но уже по сахарным талонам.

За пределами парка шёл перелесок, а за ним открывалась большая поляна, где гарцевали на лошадях юноши и девушки, — конно-спортивная школа.

Мы подолгу там торчали и могли наблюдать весь процесс обучения верховой езде. К концу лета мы уже сносно разбирались в профессиональной терминологии (шенкеля, трензеля, разные аллюры), в принципе знали, как седлается, как управляется лошадь. В самом начале меня очень удивило, что поворачивать лошадь можно не трогая повод, одним наклоном корпуса всадника. Это наглядно продемонстрировал статный старик-инструктор. Команда: «Манежным галопом ма-а-а-рш!»

В лесу мы встречали иногда худого человека с малокалиберной винтовкой и со стыдливым выражением лица. Он охотился на скворцов. Это, как мы все понимали, постыдное занятие, но на что только человек не решается с голоду.

Дела наши военные вроде бы поправились. Немецкое наступление потеряло стремительность. Под Сталинградом их остановили так же, как под Ленинградом и под Москвой. Блицкриг провалился, пошли позиционные бои и длительные осады городов.

Прошёл слух, что Наркомфин возвращается в Москву. Некоторые семьи стали возвращаться. Уехали Дымшицы-Карлины. Жена Дымшица почему-то оставила в Казани своего старика отца.

Старик Карлин жил тем, что у него имелся запас табака и папиросные гильзы, привезённые ещё из Москвы. Он набивал папиросы и продавал их на толкучке.

К концу лета этот запас у него, по-видимому, иссяк, и он стал голодать. Всё общежитие с горечью наблюдало агонию этого человека, но помочь ему никто не мог. От голода он помешался. Однажды утром он выволок на двор своё бельё и начал какое-то непонятное действо. Он связывал узлом рукава рубашек, штанины кальсон и штанов, углы простыней. Всю эту вереницу белья он натянул на забор. После этого старик удалился в свою каморку и к вечеру умер. Лена-комендант вызвала перевозку с врачом, который, почти не взглянув, зафиксировал смерть, и труп куда-то увезли.


Возвращение


Осенью, с наступлением дождей и холодов, из-за отсутствия дров мы вместо печей стали пользоваться буржуйкой.

В нашей большой комнате проживали три семьи. Мы вскладчину заказали себе буржуйку с длинной многоколенчатой трубой, проходившей по всей комнате и выведенной в окно. Эту печурку можно было топить мелкими чурками и щепками, собираемыми по всей округе. Она быстро нагревала комнату, раскаляясь докрасна, но с прекращением топки комната так же быстро остывала, и к утру вода в чайнике порой замерзала. На трубе не раз сгорали просыхающие пелёнки и варежки.

Зимой уехали в Москву Беловы, и мы перебрались в их маленькую отдельную комнату. Здесь мы прожили последнюю томительную казанскую зиму.

В ноябре или декабре (точно не помню) в нашем общежитии появились старик со старухой, которые пешком шли «из-под немца» откуда-то с запада. Всю дорогу они гнали перед собой свинью. Они рассказывали, что уходили с насиженного места и с другим скотом, но по дороге всё съели и распродали и вот… осталась последняя свинья. Они попросились на постой. Лена разрешила, но предупредила, что содержать здесь свинью не получится — нет условий. Усталые старики согласились её заколоть.

Несколько дней туша свиньи висела в холодной кладовке, а Вовка голодным волком кружил возле двери. На третью ночь он потребовал у Лены ключи. Меж ними состоялся преступный сговор, в результате которого от туши был отхвачен порядочный кусок. Во втором часу ночи я проснулся от какого-то дивного довоенного запаха и от шкварчащего звука поджариваемого свиного мяса.

Но проснулся я не один. Две огромные крысы, привлечённые столь обворожительным ароматом, тоже нахально, никого не стесняясь, вскочили на стол, где стояла электроплитка. Лена хлестала их тряпкой, но они не уходили. Проснулись и ближайшие соседи. Это была преступная ночная оргия.

Той зимой наши войска перешли в решительное наступление. Под Сталинградом две наши армии, соединившись, совершили грандиозное окружение огромной немецкой группировки. Такой победы никто не ожидал. В плен попали 22 немецкие дивизии во главе с фельдмаршалом Паулюсом.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие
Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие

В последнее время наше кино — еще совсем недавно самое массовое из искусств — утратило многие былые черты, свойственные отечественному искусству. Мы редко сопереживаем происходящему на экране, зачастую не запоминаем фамилий исполнителей ролей. Под этой обложкой — жизнь российских актеров разных поколений, оставивших след в душе кинозрителя. Юрий Яковлев, Майя Булгакова, Нина Русланова, Виктор Сухоруков, Константин Хабенский… — эти имена говорят сами за себя, и зрителю нет надобности напоминать фильмы с участием таких артистов.Один из самых видных и значительных кинокритиков, кинодраматург и сценарист Эльга Лындина представляет в своей книге лучших из лучших нашего кинематографа, раскрывая их личности и непростые судьбы.

Эльга Михайловна Лындина

Биографии и Мемуары / Кино / Театр / Прочее / Документальное