Читаем Вдоль по памяти полностью

Казалось бы, такой остряк, весёлый балагур и оптимист должен легко сходиться с людьми, быть неуязвимым для обид и полным благодушия. Но это не так. Однажды Веня попал в Боткинскую больницу на некую операцию. Я там его навестил. Идя по коридору, я увидел его сидящим у окна в угрюмом одиночестве. Он был рад моему появлению, которого не ожидал. Он рассказал, что не в силах ни с кем общаться. Вся эта публика — и врачи, и сёстры, и особенно больные — вызывает у него отвращение: что ни слово, то пошлость. А на пошлость у него был беспощадно намётан глаз. Он не щадил даже невинной пустяковой пошлости. Одним из любимых его изречений было: «Будь только умницей, остальное у тебя есть!»

Я считаю его крупнейшим мастером книжной иллюстрации. Его творчество хорошо известно за рубежами России, в частности в Японии, для которой он много работал. Японские дети через рисунки Вени воспринимают образы русских сказок «Репка», «Курочка Ряба» и многих других. По тому объёму художественной литературы, что Вениамин Николаевич проиллюстрировал за свою долгую жизнь, культурная часть общества должна бы знать и благодарно помнить его имя. Однако художник — не артист, что вечно маячит на экранах кино и телевидения. Когда умирает актёр даже средней одарённости, этот факт подлежит всенародному оглашению. Газеты, радио и ТВ извещают о дате панихиды и похорон. Из художников у нас мало кто удостоился такой чести. Чаще они уходят втихую.

Вот и Вениамин Николаевич Лосин, к сожалению, на своей родине не получил сполна всех почестей, что ему причитаются по справедливости.


Женя Монин


Женя Монин, также учившийся в нашей школе — прирождённый сказочник. Кажется странным, что после художественной школы он поступил и прошёл полный курс архитектурного института. Говорят (я не видел), что он участвовал активно в ряде архпроектов и конкурсов, — и это во времена типовой застройки городов.

В школе он учился в параллельном классе, и я не помню его работ; его архитектурный период мне также неведом. Я узнал его творчество, когда он стал иллюстратором.

В книжной и журнальной иллюстрации он с самого начала выступил как мастер весёлого гротеска, причём появился в книге сразу со своим готовым, неповторимым наивно-ироническим стилем. Его фигуры приобрели устойчивый, почти не меняющийся тип незадачливых и легкомысленных простофиль, вечно попадающих в пикантные ситуации. Это был целый мир милых дураков, проживающих в смешных кривых домиках с кривыми палисадниками. Они восседали за кривыми обеденными столами, катались на игрушечных пароходиках, летали по небу на расставленных руках, жили в комнатах со срезанной передней стеной на виду у зрителей, наступали на свои игрушечные тени, лукаво выглядывали из-за рамки иллюстраций.

С Евгением Мониным

В издательствах Монин получал соответствующую литературу. Если это были сказки разных народов, то он наряжал своих любимцев в национальные костюмы, при этом без особой заботы о точности. Так им были исполнены немецкие, итальянские, армянские и прочие сказки. Помимо вышеназванных особенностей для него характерна декоративность, плоскостность и своеобразная условная перспектива.

Как фантаст с гипертрофированным воображением он редко рисовал с натуры, а когда это случалось, чаще уже к концу жизни, его пейзажи больше были похожи на рисунки по воображению, чем на натурные штудии. Я иногда работал рядом с Женей и замечал, как редко он смотрит на натуру. Поэтому его пейзажи, всегда очень красивые, имеют условно-неконкретный характер. Казалось, что всё его творчество — весёлая игра, забава весёлого, счастливого человека. На самом деле это была ширма — за ней скрывался тяжёлый долголетний недуг, причинявший ему неимоверные страдания.

После перестройки в 1980-х годах Монин понемногу начал отходить от книжной работы, и его мастерская стала наполняться удивительными темперными и акриловыми картинами. На них ожили те же простаки, но в богатом живописном пространстве. Теперь художник, не скованный полиграфическими запретами, смог развернуть в полной мере свой живописный талант и, свободный от книжных сюжетов, стал придумывать свои или использовать известные латинские изречения. В иллюстрациях к последним Женя показал незаурядные остроумие и изобретательность.

Эти картинки — настоящие шедевры. Они просты по замыслу, игривы по содержанию и удивительно гармоничны по цвету. В них он абсолютно оригинален.

За 20 лет их накопилось огромное количество. Много их было раздарено врачам, которые, к сожалению, не проявили аналогичного таланта и не сумели продлить жизнь замечательного мастера.

Поездка на Байкал

Летом 1963 года у Лосина, Монина, Перцова и меня случилась официальная командировка (за наш счёт) на строительство Братской ГЭС. В Союзе художников готовилась выставка на тему «Стройки коммунизма», и такие командировки выдавались всем желающим. Нашей целью было посетить Иркутскую ГЭС и строившуюся Братскую.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие
Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие

В последнее время наше кино — еще совсем недавно самое массовое из искусств — утратило многие былые черты, свойственные отечественному искусству. Мы редко сопереживаем происходящему на экране, зачастую не запоминаем фамилий исполнителей ролей. Под этой обложкой — жизнь российских актеров разных поколений, оставивших след в душе кинозрителя. Юрий Яковлев, Майя Булгакова, Нина Русланова, Виктор Сухоруков, Константин Хабенский… — эти имена говорят сами за себя, и зрителю нет надобности напоминать фильмы с участием таких артистов.Один из самых видных и значительных кинокритиков, кинодраматург и сценарист Эльга Лындина представляет в своей книге лучших из лучших нашего кинематографа, раскрывая их личности и непростые судьбы.

Эльга Михайловна Лындина

Биографии и Мемуары / Кино / Театр / Прочее / Документальное