Вдребезги

Я слушала, закрыв глаза, барабаня ступнями по песчаной земле. Басист перебирал струны и менял темп, неуверенный в своих пальцах; барабанщик не попадал в такт. Певец был раздражен, оттого что все играют нескладно. Его голос срывался, когда он пытался попасть в ноты, совпасть с проигрышем. Группа резко прекратила игру, бас лукаво захлебнулся; певец отрывисто прокричал «раз, два, три», и они снова бросились играть, находя друг друга сквозь шум. Я с еще большей остротой ощутила, как мне не хватает Майки; он всегда брал нас с Эллис послушать, как его друзья репетируют в гаражах и подвалах. Это было по-настоящему волнительно – наблюдать, как парень снова и снова подбирает аккорд, или как девушка усиленно барабанит. Эллис это всегда довольно быстро надоедало, и она доставала свой телефон, но я наблюдала и слушала, как создается произведение, и меня это надолго заряжало энергией.

Со временем движения и голоса начали совпадать, получилась музыка; и песня проснулась внутри музыки.

О, я не хочу бытьОбъектом твоей благотворительности,Я просто хочу увидеть свое истинное лицо.Ты сделаешь это для меня?

Это займет минуту или три всего,О, ты сделаешь это для меня?

Лица тех, кого я сегодня увидела, мелькали в моей голове, выстраиваясь, как кости домино: мужчины-игроки, шпана с влажными глазами и обветренными губами на скамейках у «Дэйри Квин», пофигист Райли в грязном фартуке в кафе.

В Крили в это время по вечерам мы собирались в комнате отдыха – шумная толпа девчонок с айподами и одобренными книгами. Я скучала по Луизе. С кем она разговаривает этим вечером, в темноте нашей комнаты? Нашла уже мне замену?

Угольный грифель издал на бумаге те же звуки, что и собака, тихонько скребущаяся у двери; когти работают методично и настойчиво.

Я рисовала, и потихоньку появлялись очертания лица моего отца. Его большие темные глаза, волосы песочного цвета. Когда я забиралась к нему на колени, я чувствовала через футболку его лопатки. Мне хотелось бы вспомнить, как звучит его голос, но я не могла.

Иногда он не пускал меня в свою комнату, когда качался в кресле-качалке, и я сидела за дверью с нашей собакой, зарывая лицо в ее красновато-бурую шерсть и слушая Ван Моррисона через дверь.

Хотела бы я вспомнить, что случилось с нашей собакой. Один день пес был с нами, потом пропадал. Прямо как мой отец.

Туда, где у пса должны были быть зубы, я засовывала совсем крохотные капсулы с пилюлями. Я постоянно сожалею об этом. Это было нелепо и неправильно.

Он чуял запах и становился грустным. Его темные миндалевидные глаза были добрыми. Но когда я присматривалась, то видела там еще что-то, оно трепетало в глубине.

У Райли в кафе точно такие же глаза. При одной лишь мысли о нем я чувствовала пугающую меня теплую волну по всему телу.

Тем не менее, когда я легла спать, я гнала от себя мысли о Райли: подушка пахла Майки, одеяло успокаивало меня, как обещание, как что-то хорошее, реально ощутимое, которое должно скоро произойти. Я вытянулась под его одеялом, как будто это его тело, вдохнула запах его пота, ароматы тела. Прижимала к себе одеяло как можно сильнее. Я не могла его отпустить.

Я стояла на противоположной стороне улицы напротив кафе уже добрых десять минут.

Я проснулась в четыре утра, даже несмотря на то, что нашла небольшой походный будильник в чемодане Майки и завела его на пять часов. Потом рисовала и приводила нервы в порядок, чтобы прийти сюда. Ближе к шести Четвертая авеню начинала оживляться: магазины поднимали защитные жалюзи, люди вытаскивали столики наружу, на тротуар.

Неоновая вывеска «Тру Грит» покосилась, буква «у» загоралась и сразу гасла.

Я перешла улицу, стараясь дышать глубоко. И в тот самый момент, когда собралась постучать в тяжелую входную дверь кафе, зеленая москитная дверь в паре футов от нее открылась, и появился вчерашний Райли.

И вот он тут как тут, уже курит. И улыбается.

– Странная Девчонка, – произнес он приветливо. – Это первый день твоей жизни. Добро пожаловать. Заходи.

Женщина с розовыми волосами, собранными в хвост, подъехала на синем велосипеде. Посмотрела на нас с любопытством. Она выглядела старше нас, коренастая, в рваном свитере и длинной юбке с кисточками.

– Что такое, Райли? Что происходит?

Она мило улыбнулась мне, пристегивая велосипед к решетке.

– Временная посудомойка, Линус. Эй, – он глянул сверху вниз на меня, – вообще говоря, я не знаю, как тебя зовут, Странная Девчонка.

– Меня зовут Чарли, – тихо отозвалась я. – Чарли Дэвис.

Райли протянул руку:

– Что ж, приятно познакомиться, Чарли, Чарли Дэвис. Я Райли, Райли Уэст.

Я застеснялась, но потом все же пожала его руку. Она теплая. Я не прикасалась нежно ни к кому с тех пор, как гладила Луизу по голове. По телу прокатила внезапная волна тепла, и я убрала руку.

– Хорошо, – произнес он бодро. – Вернемся к нашему делу, да? Грязная посуда, кофе, неблагодарные батраки и длинное медленное шествие к смерти.