Вечер и утро

— Полезные сведения, благодарю. А как вообще твои дела? — Она вдруг заговорила более воодушевленно — и в то же время с легким надрывом в голосе: — Ты уже в том возрасте, когда мужчины женятся. Есть у тебя на примете какая-нибудь девушка?

Эдгар даже опешил. Он же рассказал ей на свадьбе о Сунгифу, так почему она столь беззаботно расспрашивает его о сердечных делах?

— Я не собираюсь жениться, — коротко ответил он.

Рагна ощутила перемену его настроения:

— Прости. На мгновение я забыла, насколько ты серьезен для человека твоего возраста.

— Думаю, у нас это общее.

Она промолчала. Эдгар сам испугался собственной дерзости, однако все обошлось.

— Верно, — тихо проговорила Рагна.

Именно в этот миг душевной близости юноша осмелился признаться:

— Олдред рассказал мне об Инге.

Прекрасные черты Рагны исказила гримаса боли и тоски.

— Для меня это было настоящее потрясение, — не стала лукавить Рагна.

Наверняка она настолько откровенна далеко не со всеми, Эдгар почувствовал себя особенным.

— Прими мои сожаления, госпожа. Мне крайне досадно, что тебя ввели в заблуждение мои земляки-англичане.

В глубине души он сознавал, что ему не так жалко, как должно было следовать из его слов. Почему-то мысль о том, что Уилвульф оказался негодным мужем и обманул свою молодую жену, не вызывала у него такого недовольства, какое ей полагалось бы вызвать. Эдгар отбросил эти недостойные размышления.

— Вот почему я так зол на мастера Габа из каменоломни, госпожа. Но ты же не думаешь теперь, что мы, англичане, все одинаковы, верно?

— Конечно, я так не думаю. Но замужем я только за одним из вас.

Эдгар дерзнул задать смелый вопрос:

— Ты все еще его любишь?

Она ответила, не колеблясь:

— Да.

Юноша искренне удивился, и удивление, видимо, отразилось на его лице, потому что Рагна прибавила:

— Знаю, знаю. Он обманул меня, он не хранит мне верность, но я люблю его.

— Понятно, — пробормотал Эдгар, хотя ничего не понял.

— Тебе ли удивляться? — проронила она с тем же надрывом. — Ты вообще любишь мертвую женщину.

Это было жестоко, но ведь разговор уже давно свернул на откровенность.

— Полагаю, ты права, — сказал он.

Похоже, Рагна решила, что исповедей на сегодня достаточно. Она вдруг встала:

— Прости, у меня много дел.

— Был рад тебя повидать, госпожа. Спасибо за сыр. — Эдгар повернулся к двери.

Неожиданно Рагна взяла его за руку и задержала:

— Благодарю за вести с каменоломни в Оутенхэме. Я это запомню.

Эдгар ощутил прилив удовлетворения.

К несказанному изумлению юноши, Рагна подалась вперед и поцеловала его в щеку.

— До свидания. Надеюсь, мы скоро увидимся снова.

* * *

Утром Олдред и Эдгар вышли проводить воинов элдормена.

Олдред до сих пор бился над загадкой Дренгс-Ферри. Он не сомневался в том, что местные что-то скрывают, и все спрашивал себя, почему обычные деревенские жители столь враждебно относятся к чужакам. Да потому, что они хранят некую тайну — все, кроме Эдгара и его семьи, которые непричастны к этой тайне.

Монах был полон решимости докопаться до сути.

Эдгар волок мешок с известью, который он собирался нести на плечах следующие два дня.

— А ты силен, юноша, — уважительно сказал Олдред. — Лично я вряд ли проходил бы с таким мешком и пару часов.

— Справлюсь как-нибудь, — буркнул Эдгар. — В любом случае этот мешок стоил того, чтобы поговорить с Рагной.

— Ты любишь ее.

Карие глаза Эдгара сверкнули так, что сердце Олдреда забилось быстрее.

— Ну, не в том смысле, который ты, кажется, подразумеваешь. — Эдгар покачал головой: — И это хорошо, ведь графские дочери никогда не выходят замуж за сыновей корабелов.

Олдреду очень хотелось признаться в том, что уж он-то искушен в превратностях несбывшейся любви, однако он прикусил язык. Вовсе ни к чему, чтобы столь явное выражение его привязанности к Эдгару смутило их обоих. Оно могло положить конец их дружбе, а дружба — единственное, на что он мог рассчитывать.

Монах покосился на Эдгара и с облегчением отметил, что юноша сохранял на лице привычную безмятежность.

С холма раздался шум, затопали копыта, люди захлопали в ладоши. Звук нарастал, и вот показались первые воины. Во главе отряда выступал крупный серый жеребец, в глазах которого царило безумие. На жеребце, в красном плаще, восседал элдормен Уилвульф, скрывший, впрочем, свое лицо под забралом блестящего шлема, увенчанного птичьим пером. Присмотревшись внимательнее, Олдред разглядел, что этот шлем выкован из нескольких металлов и что на нем вырезаны некие затейливые узоры, которые было невозможно разобрать на расстоянии. Должно быть, этот шлем предназначался для смотров и прочих церемоний, а в битву Уилвульф, скорее всего, надевал что-то менее ценное.