Вечер и утро

— Это не моя прихоть, — весело пояснил Уинстен. — Даже будь эта рабыня со мною почтительна, исход все равно был бы тот же самый.

Рагне очень хотелось возразить, но она знала, что епископ прав. Как-то вылетело из головы, что сбежавший раб по-прежнему считался собственностью своего первоначального владельца, даже если провел несколько месяцев на свободе.

Уинстен велел Стигги:

— Отведи эту девицу в Дренгс-Ферри, понял?!

Блод разрыдалась.

Стигги захлопал глазами:

— Она же моя пленница!

— Дренг вознаградит тебя за возвращение беглянки как положено. Без дохода ты не останешься.

Стигги усиленно размышлял, пытаясь свести концы с концами.

Рагна верила в соблюдение закона. Любой закон, пусть и жестокий, по определению лучше беззакония. Однако сейчас она бы отринула закон, будь ее воля. По нелепой блажи судьбы, человеком, который настаивал на соблюдении закона, выступил епископ Уинстен.

В отчаянии Рагна предложила:

— Я могу забрать девушку себе и оплатить Дренгу все расходы.

— Ну уж нет, миледи! — вскричал Уинстен. — Я не позволю тебе обобрать моего двоюродного брата! Если Дренг захочет ее продать, так тому и быть, но сначала рабыню нужно ему вернуть.

— Я заберу ее к себе домой и пошлю весточку Дренгу.

Уинстен повернулся к своему телохранителю Кнеббе:

— Забери пленницу и запри ее в крипте собора. — Стигги он утешил: — Ее выпустят, когда ты будешь готов выдвинуться в Дренгс-Ферри. — Наконец настал черед Рагны: — Если что-то не нравится, миледи, пожалуйся мужу.

Кнебба принялся развязывать Блод.

Рагна поняла, что совершила ошибку, придя на площадь без Берна Великана. Тот мог бы вмешаться, как ровня Кнеббе, и тогда удалось бы, по крайней мере, отсрочить окончательное решение судьбы Блод. А теперь это было невозможно.

Кнебба крепко стиснул руку Блод и повел девушку прочь.

— Думаю, — доверительно сказал Уинстен, — Дренг хорошенько ее выпорет первым делом.

Он любезно улыбнулся, поклонился и пошел за Кнеббой.

Рагну так и подмывало завопить от разочарования и ярости. Она кое-как сдержалась, высоко вскинула голову, покинула площадь и направилась домой.

* * *

В июле всегда голодно, думал Эдгар, разглядывая хозяйство своих братьев. Зимние запасы по большей части уже съедены, все ждали урожая зерновых в августе и сентябре. В эту пору коровы давали молоко, куры неслись, поэтому люди, которые держали коров и домашних птиц, не голодали, а вот прочим приходилось питаться первыми лесными плодами, собирать листья и ягоды, рвать дикий лук — в общем, перебиваться, чем пошлет Господь. У кого хозяйство было побольше, сажал по весне бобы и снимал урожай в июне и июле, но немногие крестьяне располагали лишней землей под такие посадки.

Словом, братья Эдгара голодали, по счастью, терпеть оставалось недолго. Второй год подряд им удалось накосить и высушить изрядное количество сена на низменности у реки. За три недели до мидсоммера пролились дожди, вода в реке поднялась, но затем каким-то чудом выглянуло солнце: вода отступила, а трава сразу пошла в рост и налилась соками. Сегодня утром Эдгар прошел пятьдесят ярдов вниз по течению, чтобы выскоблить грязный котелок подальше от того места, где он набирал чистую воду, и оттуда было хорошо видно несколько акров скошенной травы, сохнущей на ярком солнечном свете. Вскоре братья продадут сено, и у них появятся деньги на пропитание.

Вдалеке показался верховой, спускавшийся с холма к деревне. Может, подумалось Эдгару, это Олдред на своем Дисмасе. Незадолго до расставания в Мьюдфорд-Кроссинге монах, когда Эдгар спросил его, намерен ли он разоблачить коварного епископа Уинстена, ответил, что подумает об этом. Быть может, он наконец придумал, как сорвать с Уинстена личину благочестия.

Нет, это был не Олдред. Когда верховой приблизился, стало понятно, что это крупный мужчина, и его сопровождает кто-то еще. Эдгар решил вернуться в таверну на случай, если путникам понадобится переправиться через реку. Спустя несколько мгновений он различил веревку и осознал, что второй путник привязан к седлу. Какая-то женщина, босая и оборванная… Внезапно, задохнувшись от ужаса, Эдгар узнал Блод.

Он был уверен, что рабыня сбежала. Как ее вообще поймали, ведь прошло столько времени?! Ах да, элдормен Уилвульф ходил походом на валлийцев, должно быть, Блод привели обратно среди остальных пленников. Поистине великое невезение — вырваться на свободу и снова угодить в рабство!

Блод подняла голову, заметила Эдгара, но, похоже, в нынешнем своем состоянии она никого не узнавала. Брела она сгорбившись, босые ступни кровоточили.

Верховой казался ровесником Эдгара, но превосходил юношу телосложением и был вооружен мечом.

— Ты перевозчик? — справился он хрипло.

Почему-то показалось, что этот паренек не слишком-то сообразителен.

— Я работаю у паромщика Дренга.

— Ага! Я привел обратно его рабыню.

— Ясно.

Тут из таверны вышел Дренг. Верховой был ему знаком.

— Здорово, Стигги! Что тебе нужно? Ба! Клянусь всеми богами, да это же мелкая шлюшка Блод!

— Скажи мне кто, что это твоя рабыня, я бы оставил ее в Уэльсе и забрал бы другую пленницу, — проворчал Стигги.

— Но она моя.