Вечером во ржи: 60 лет спустя

Кипа одеял камнем давит на грудь; отбрасываю добрую половину, а то дышать невозможно. Сразу наступает облегчение, но тут дает о себе знать мочевой пузырь; кое-как выбираюсь из-под одеял и сажусь. Впервые после пробуждения замечаю, что я абсолютно голый. Осматриваюсь в поисках одежды, но напрасно, и возвращаюсь под одеяла, не понимая, как быть. Терплю еще пару минут, но больше не могу; опять спускаю ноги. Пол приятно-теплый; обматываюсь ниже пояса первым попавшимся одеялом и спешу к двери, за которой исчезли сначала старушка, потом Чарли.

Под лестницей хранится всякий хлам. Вижу пару велосипедов, коробки со старыми журналами, мешки, если не ошибаюсь, с рисом и еще желтую байдарку, прислоненную к стене. Здесь пол под ногами уже холодный, и я без промедления устремляюсь из подвала на первый этаж. Куда теперь – непонятно. Через застекленную входную дверь видна улица, по лестнице поднимается пара азиатов. Разворачиваюсь – и вниз, чтобы только не появляться на людях в таком виде; укрывшись за байдаркой, обхожусь пустой жестянкой из-под краски. Возвращаюсь в постель – а Чарли тут как тут. Садится рядом, кладет руку мне на лоб. Ладонь у нее прохладная, мягкая.

Скажу бабушке, пусть приготовит еще бульона, говорит она, и ее голос больше не режет мне слух.

Объявляю, что прекрасно себя чувствую, и прошу ее принести, если можно, мою одежду, а бабушке передать благодарность, но сказать, что бульона больше не надо – организм не примет. Она исчезает и минут через пять возвращается, неся мой костюм, высушенный и аккуратно сложенный.

Спасибо, Чарли, говорю я, когда уже стою одетый, и тогда она поворачивается ко мне лицом, а до этого смотрела в угол.

Ума не приложу, как такое могло со мной случиться. Видно, потянулся за чем-то и упал.

Она не отвечает, а у меня по странному стечению обстоятельств пропадает желание на нее смотреть. Чувствую на себе ее взгляд, но сам изучаю клетку с канарейками, а те, в свою очередь, смотрят на Чарли. Таким образом, оси нашего внимания образуют равносторонний треугольник.

Мистер К., с улыбкой произносит она, помолчав, как я рада, что вы оклемались.

То ли все это уместилось в один день, то ли Бэттери-парк был вчера, но сдается мне, день тот же самый. Мы выходим из дому и оказываемся на незнакомой мне улице, но явно в Чайнатауне. Небо затянуто тучами, и я начинаю думать, что день нынче все же другой. На самом деле я хотел выйти один, но Чарли настояла, чтобы меня сопровождать. У меня все еще слабость, озноб до костей, да и просто не хочется с ней спорить после всего, что они с бабушкой для меня сделали. Откуда им было знать, правда?

Пройдя квартал-другой, ощущаю полный упадок сил и хватаю такси; Чарли устраивается на заднем сиденье, позади меня. Доезжаем до «Рузвельта», она идет за мной по пятам через вестибюль, заходит в лифт, провожает меня по коридору до дверей моего номера. Мы почти не разговариваем, просто шагаем вперед. Я настолько устал, что мне ни до чего. Поворачиваюсь к ней лицом только тогда, когда уже распахнул дверь, но еще держусь за дверную ручку.

Спасибо тебе, Чарли, говорю я ей, спасибо за все.

Как ни странно, она уходит без единого слова, а я смотрю ей в спину, пока она не завернула за угол, и вижу, как палец ее левой руки скользит по стене, следуя за рисунком обоев.

Кто же она такая – не иначе как его близкая знакомая? Откуда взялась? Я понимаю, нельзя потакать собственному любопытству, но мне надо знать. Мне надо знать, на что похож тот мир. И я понимаю, как нужно поступить. Необходимо сконцентрироваться, чтобы соразмерно нажимать на каждую из клавиш, и крошечный рычажок будет бить, бить, бить, пока не выдаст мне вольную. Но до поры до времени я за ними послежу. Таково непременное условие для познания очередного фрагмента того мира. В конце-то концов, я – кот, а он – мышонок: что такого, если немного поиграть в кошки-мышки? Он меня терзал много лет. Решение принято. Буду настороже: выдерну штепсель, как только почувствую такую необходимость. И ни секундой позже.