У него поверх волос – какое-то оранжевое свечение, отчего голова кажется больше, чем мне помнится. Я поднимаю мизинец, делаю ему знак, и он точно так же шевелит мизинцем мне в ответ. Потом откуда ни возьмись налетает туман, который окутывает все пространство между нами, так что теперь мне виден только его силуэт, высвеченный золотистым сиянием. На мгновение закрываю глаза, а открыл – ни плота, ни сына. Не хочу больше проваливаться в сон и сопротивляюсь всеми силами. У меня в номере зажигаются и стремительно кружатся звезды. Старательно навожу на них взгляд – и тут меня что-то жалит, да так, что из глаз брызнули слезы. Дрожу всем телом, вцепляюсь в доски плота, чтобы не упасть, и сквозь слезы вижу, что звезды обернулись уличными фонарями. И что же – на самом деле это я стою у окна, облокотившись на подоконник, а меня всего крутит, и пот льет ручьями. Когда стоишь на коленях, лихорадит меньше; подползаю к кровати, стягиваю одеяло на пол и заворачиваюсь в него, как в кокон. На одном виске вена раздулась до размеров змеи.
Это я и он. Я знаю, где мы находимся. Мы бывали здесь прежде. Бывали в этом кемпинге. Лето было долгим; оно уже подходит к концу. Другие люди мне незнакомы; между прочим, это место предназначено для нас двоих. Нет, все понятно, Беркширские горы не могут принадлежать только нам, но все эти люди – почему они здесь? К примеру, женщина с двумя детьми. Теперь я понял, кто они такие, но они сюда не вписываются. Они должны появиться позже. Как они оказались здесь в это время? Мы хотим тишины и покоя. Потому и приехали сюда, на край света. Проходим по кемпингу из конца в конец, просто для проверки, а они, естественно, не отстают ни на шаг.
По утрам, взяв из палатки рюкзаки, мы отправляемся в путь. Я беру с собой воду; он еще мал, мне по пояс. На тропе подбираем интересные находки и складываем в рюкзаки. По возвращении рассортируем. Я поднимаю с земли цветной камешек; он – большую сосновую шишку. Идем дальше. Под раскидистым кустом папоротника замечаю мертвого дятла.
Смотри, говорю – и показываю пальцем.
Он хотел продолбить дупло, а дерево оказалось ему не под силу – во всяком случае, такова наша версия. Кладем мертвую птицу в рюкзак, к цветному камешку и сосновой шишке. А они держатся за нами, в двух шагах. Ближе подходить не решаются. Так и крадутся на расстоянии всю дорогу до кемпинга.
Вытряхиваем из рюкзаков свои находки, разбираем, сопровождаем краткими записями. Для этих записей я как-то в выходной специально купил в книжном магазине на Пятьдесят второй улице журнал наблюдений. Когда мы готовим на огне жженку с воздушным рисом, они сидят по другую сторону костра. И ничего не готовят. Просто следят за нами – вот и все. Здесь им делать совершенно нечего. Мы не собираемся с ними разговаривать. Вот так и лето пролетает, слишком быстро, раз – и кончилось. Я засыпаю прямо у огня. От запаха смолы и жженки у меня пощипывает в носу.
Я опять на плоту, и теперь со мной моя сестренка Фиби. Сидит рядом, но смотрит в другую сторону. Что-то мне подсказывает, что не нужно ее сейчас тревожить. Ветром принесло туман, но к плоту он не подступает. Завис на краю мрака. Собираюсь ее окликнуть – может, она не заметила, что я тут лежу, но разум меня останавливает. Более того, он превращается в луч лазера, который пронизывает все вещи в пределах моей видимости. Впервые я вижу все вокруг с предельной ясностью.
Это какой-то чулан, где аккуратно составлены жестянки и коробки; у всего свое место. В этом чулане мне даже не приходится рыться на полках. Просто читаю наклейки – и отыскиваю нужное.
Не уходи, кричу я, но слишком поздно. Фиби уже в воде и медленно дрейфует прочь от плота.