Вечный сон

– Седна отпустит духов, и все станет хорошо. Когда… если… когда я отдам ей отца.

– Что?

– Вот так. Мне нужно найти и сжечь его кости, полностью. Тогда его душа вернется в Адливун. И… и…

Анэ сразу представляет себе душу отца – дрожащий черный силуэт, который держится здесь все двести лет только ради нее. Все годы ее жизни он растил Анэ, чтобы потом убить, а потом двести лет ждал, чтобы обмануть ее еще раз и приказать убить Седну.

Убить. Богиню. Которую предал он сам.

Анэ вновь смотрит на свои запястья, обвитые ранами, как нитями. Тело в этих местах особенно сильно пульсирует и горит тихой болью. Она старается глубоко дышать – и только тогда замечает, какой же здесь живой, свежий воздух по сравнению с Адливуном. Воздух, в котором еще теплится жизнь.

И ничего уже не видя и не чувствуя, она начинает рыдать. Слезы выходят из нее быстрым потоком, скатываются по щекам, по шее, падают на снег. Апитсуак тут же обнимает ее и прижимает к себе.

Маленькая Анорерсуак. Названная в честь ритуала, который должен был закончиться ее смертью. Маленькая, но такая сильная.

Она заслуживала любви. Заслуживала того, чтобы с ней играли дети и без страха общались взрослые.

Но еще больше того заслуживала Арнак.

Анэ пытается перестать плакать, но вместо этого лишь сильнее ударяется в рыдания. Апитсуак не дает ей двинуться и убежать, она даже не может закрыть руками лицо, чтобы никто ее не видел. Постепенно к ним подходят другие люди, и вскоре половина Инунека вырастает вокруг них – достаточно далеко, чтобы Анэ видела лишь их смутные фигуры, но и достаточно близко, чтобы понимать все.

Она позволила Арнак умереть. Из-за нее полнились кладбища.

Из-за того, что она верила отцу. Даже не верила – хотела верить. И ведь знала, что отец был неправ, знала, что люди не должны умирать из-за его ритуалов, но не могла воспротивиться. Она была маленькой фигуркой в сравнении с могущественным и страшным ангакоком. И самое главное – всеми уважаемым, несущим спасение.

– Я… я остановлю все… я исправлю… – хрипит Анэ сквозь рыдания.

Апитсуак нашептывает что-то ей на ухо, но она ничего не понимает и не слышит.

Чуть успокоившись, Анэ отстраняется от парня и доходит до заднего двора багрового дома. Опускается на колени и начинает расчищать руками сугробы. Апитсуак молча стоит за ее спиной – она знает, чувствует его присутствие, но старается ни на что не обращать внимания. Сугробы перед глазами смешиваются с образами мертвых сов, синих кулачков и трех маленьких косичек.

Наконец она находит то, что искала. Обледеневшими красными руками достает из толщи снега гору костей – гладких и белых, как будто выдуманных.

Все еще не веря в то, что действительно держит в руках останки отца, она поворачивается к Апитсуаку и тихо говорит:

– Нам нужно их сжечь.

Без лишних слов он убегает и возвращается со всем необходимым. Высокая куча древесины. Огромное пятно на белом снегу. Вместе они расчищают сугробы – им тут же кидаются помогать остальные жители, – и, наконец, спустя много попыток им удается разжечь костер. Дрожащими руками Анэ поднимает останки отца и сжимает их так крепко, как только может.

Ей отчетливо кажется, что, когда она выбросит в огонь все кости, от нее не останется больше ничего человеческого. Она станет духом, пускай и облаченным в плоть.

А обычная живая Анорерсуак умерла в ту злополучную ночь.

Костер трещит.

Понимая, что на нее смотрит весь поселок, она преодолевает себя и кидает в языки пламени первую кость. Огонь шипит и искрами разлетается по холодному воздуху.

Затем вторую. Третью. И кажется, что вместе с костями сгорают все воспоминания, все частички маленькой Анорерсуак, которой она когда-то была.

Только она поднимает руку, чтобы кинуть четвертую кость, как в голове раздается истошный вой. Такой громкий, что голова едва не раскалывается на части.

Анэ все бросает и хватается за виски, в которых ритмично пульсирует кровь.

Краем глаза она видит, как Апитсуак поднимает кости и швыряет их разом в костер. Огонь сразу окрашивается в черный, в ушах раздается последний дикий крик, от которого все перед глазами темнеет и меркнет, – и мир погружается в тишину.

Только кровь продолжает шуметь в висках.

– Все закончилось, – слышит Анэ глухой голос Апитсуака, но он едва-едва пробивается сквозь толстую пелену.

«Нет, – думает она, – все закончится, только когда я остановлю ритуал».

Но Анэ ничего ему не говорит. Мысли медленно плывут по течению, и в какой-то момент Апитсуак просто поднимает ее на руки и несет к своему дому.

Уже закрывая глаза, Анэ пытается представить, где сейчас душа отца и добрался ли он до Адливуна. Но любая мысль рано или поздно приводит ее к совам, безжизненно лежащим на снегу.

Она приходит в себя уже в кровати. Рядом на коленях сидит Апитсуак. Как только Анэ открывает глаза и тихо стонет от головной боли, он тут же встает, уходит куда-то в комнату и возвращается со стаканом воды и двумя предметами в руках. Маленькие серые круги. Говорит глотать – и, ничего еще не понимая, Анэ послушно берет их и глотает, запивая самой чистой и вкусной водой в своей жизни.