Позади меня по коридору сновали туда-сюда люди. Кто-то шел прощаться с Атиллой, кто уходил, сделав это. На всякий случай я вошел в комнату и закрыл проем занавеской из грубой, колючей ткани. В полумраке видел, как девушка сперва надела темную кожаную куртку, спрятав под ней верхнюю часть белой рубахи, из-за чего стало казаться, что туловище выше талии исчезло, потом неумело напялила штаны, по-женски подтянув их слишком высоко, затолкала в них подол рубахи и стала еле видима вся, только белое лицо и светлые волосы выделялись.
— Волосы спрячь под колпак, — подсказал я.
Когда она сделал это, натянул колпак почти до бровей, насколько позволяли волосы в нем.
— Будешь идти за мной шагах в трех. Смотри в землю, по сторонам не оглядывайся, голову не поднимай, ни с кем не разговаривай, даже если спрашивать будут. Я отвечу за тебя, — проинструктировал ее.
— Да, — тихо молвила Хильда.
Я вышел в коридор, дождался, когда желающих зайти не оказалось, а на выход прошла группа из восьми гуннов, направился за ними. Шел, не оглядываясь, и слышал, как позади по деревянному полу и крыльцу шлепали босые ноги. Несостоявшаяся императрица оказалась не приученной к обуви. Порадовался за нее, потому что это работало на образ раба. По земле девушка шла без шлепков, бесшумно, и я подумал, что осталась на крыльце, оглянулся. Нет, шла за мной, наклонив голову и уперев взгляд в землю. Если бы не знал, кто это, подумал бы, что смазливый, жопастый из-за рубахи, натолканной в штаны, мальчик-раб сопровождает своего господина-римлянина. Именно таких мальчиков сейчас заводят многие богачи из обеих Римских империй. Обратил внимание, что кисти рук у Хильды великоваты, мужские. Видимо, «растоптала» их, выполняя тяжелую домашнюю работу, несмотря на то, что дочь вождя. Это тоже работало на образ раба.
Обычно у ворот дежурило около сотни воинов. Сейчас всего одиннадцать человек стояли кривым кругом и что-то спокойно обсуждали. На проходивших мимо не обращали внимания. Один из них, стоявший лицом к нам, посмотрел на Хильду, потом перевел взгляд на меня и кивнул, поприветствовав. Я кивнул в ответ, хотя, хоть убей, не помнил, кто это такой.
Выйдя за ворота, я ускорил шаг и прикрикнул на девушку:
— Не отставай!
Радомира, как обычно, не оказалось на месте. Наши седла, попоны и вещи, сгруженные с двух вьючных лошадей, лежали так же кучей, как и вчера, когда прибыли сюда, хотя я приказывал сложить аккуратно и накрыть попоной. В любой другой день я бы отнесся к этому спокойно, потому что воровать у гуннов некому, но только не сегодня. Сказав Хильде, чтобы села на седло лицом к нашим вьюкам и ни с кем не общалась, пошел искать своего слугу, которого моя жена считает рабом.
Нашел Радомира возле костра в компании молодых парней, слуг и рабов, которые, пользуясь уходом хозяев, распивали вино прямо из бурдюка, передавая его по кругу. Меня словно бы и не видели, по крайней мере, никто не предупредил моего слугу, сидевшего спиной ко мне.
Я отвесил Радомиру подзатыльник, кинул на колени уздечки и поводья и приказал строго:
— Бегом за лошадьми! Одна нога здесь, другая там!
Этого фразеологизма пока нет ни у гуннов, ни у римлян, ни у германцев, но всем он нравится. Кроме Радомира, конечно, потому что часто сопровождается подзатыльником.
Наши кони паслись километрах в трех от городища, поэтому вернулся слуга где-то через час. За это время я напоил Хильду неразбавленным вином из наших запасов и накормил копченым окороком с сухарями. Других продуктов у нас не было, собирался у Атиллы или Эдекона взять на дорогу. Вино девушка выпила жадно. Наверное, слишком много влаги излила из себя за ночь. Кусок окорока и сухари сперва жевала без охоты, но потом голод взял свое, слопала до последней крошки.
Радомир никак не мог понять, кто этот молчаливый раб, а спросить боялся, чтобы не получить по шее еще раз. Я помог Хильде сесть на вьючного понурого мерина, потому что запрыгивать не умела, что удивило моего слугу. Любой пацан сейчас делает это запросто. Седел у нас было всего два, поэтому девушка ехала охляпкой, как и положено рабу. Радомир повел этого мерина на поводу, и девушка, наклонившись вперед, судорожно вцепилась двумя руками в гриву, хотя я советовал откинутся на мешки с нашими пожитками, закрепленными на крупе. Впрочем, боязнь свалиться с лошади вскоре сменилась сексуальными радостями, что стало понятно по потерявшему напряжение, порозовевшему от удовольствия лицу Хильды.