По моей просьбе повар-раб приготовил для меня пац
Мой судовладелец-грек как-то субботней ночью заманил меня в ночной клуб-«бузуки». От обычного клуб отличался тем, что там играл живой оркестр, основными инструментами в котором были бузуки (струнный щипковый, разновидность лютни). Мы заплатили за вход по десять евро, что давало место у стойки и бокал вина, после чего судовладелец заказал еще бутылку за девяносто евро, и мы получили право занять столик. Пили, трепались под живую музыку. Греки до еды говорят о ней, во время нее — о политике, после — о сексе. Больше всего мелют языками в последнем случае, а меньше всего в первом, хотя готовить умеют хорошо. Выводы делайте сами. Потом народ вдруг ломанулся танцевать что-то греческое, то есть кто на что горазд. Мне сразу вспомнились танцы в шахтном клубе, куда я ходил в юности. Пьяные шахтеры отплясывали примерно так же. Те, кто остался сидеть за столиками, подпевали, хлопали в ладоши, швыряли в танцующих лепестки гвоздик, которые разносили в плетеных корзинах официантки, одетые якобы под древнегреческих крестьянок. Тогда я еще не видел древнегреческих крестьянок, но все равно почувствовал фальшь. Аборигенам эти пляски очень нравились, а я чуть не заснул, потому что сидеть пришлось до рассвета. Затем мы большой шумной компанией отправились на мясной рынок, находившийся неподалеку. Там было тихо, пусто, если ни считать разожранных крыс, которые лениво, вразвалку, убегали, завидев людей, и воняло тухлым мясом. Мы зашли в зачуханное заведение, именуемые в греческом народе пацосидико, в сравнение с которым советская столовка возле железнодорожного вокзала показалась бы первоклассным рестораном. Судовладелец заверил меня, что это место, где тусуется греческая культурная и политическая элита, включая премьер-министра. Я ему поверил, потому что к тому времени уже знал, что богемствующие и политиканствующие в свинарниках и любой грязи чувствуют себя, как дома. Там судовладелец и заказал нам пацос — лучшее средство для опохмелки, по его словам. Если бы я с детства не присутствовал при варке холодца, то, наверное, блеванул бы, учуяв запах этого супа, принесенного, кстати, в тарелках, похожих на те, которые были в советских рабочих столовых. Мы выдавили в каждую тарелку по лимону, добавили красного перца — я чуть, грек раз в пять больше — после чего приступили к еде. Суп густой, едят его не ложкой, а вымакивают хлебом. Я осилил примерно половину, а судовладелец съел все и даже отполировал корочкой дно тарелки, оставив без работы собаку хозяина заведения.
Аврааму пришлось испробовать принесенный мне пацос, хотя это не его любимое блюдо и даже наоборот. Я посмотрел, как он отчаянно давится, пробуя суп, после чего разрешил запить вином и отпустил с богом.
Меня уже не раздражает запах пацоса. После третьего раза ум начинает больше прислушивается к положительным отзывам желудка, чем отрицательным носа. Я опорожнил тарелку с охотой, вымакивая или зачерпывая густое, сытное варево корками хлеба. Специально для этого мне срезали хрустящие, светло-коричневые горбушки с трех пшеничных караваев, еще теплых. Купили их у булочника на нашей улице. Он печет для богачей из чистой пшеничной муки, намолотой на большой ручной бронзовой мельнице. Если жернова каменные, в муке обязательно будет песочек, иногда много. Почему-то у булочника хлеб получается вкуснее, чем у моего повара, который тоже использует чистейшую муку. Может быть, дело в том, что у него печь больше, или что-нибудь добавляет в тесто, или вынимает вовремя, или всего лишь имеет талант к своему делу. На десерт была свежая дыня, сладкая и сочная. Желтоватая мякоть прямо таки таяла во рту. Дыни по моему приказу выращивают в ближнем поместье и доставляют в Константинополь на лодке, чтобы меньше побились в дороге. Здесь их в оплетке из сухих стеблей подвешивают в сарае к подпотолочным балкам. В таком положении они могут храниться почти до весны.