Ведьма

Невозможно. Это слишком сложно. Проще, правда, самой, по своей воле, уйти к Йонерану и как раньше, в детстве, строить шалаш. Но уже без смеха. Воспоминания о тех детях тяжёлые, как молот кузнеца и бьют так же — наотмашь. Все они умерли холодной ночью. Девочка обнаружила их, прижавшихся друг к другу, закоченевшими. Улица их не пощадила и с ужасом, комом в горле и отрицанием происходящего Фелисия тогда думала, что могла лежать здесь, среди них. Она не владела тогда огнём, не смогла бы согреться с Изнанки, а согреть и их тоже — тем более. Впрочем, умереть во сне — это лучшая из смертей, которая могла с ними случится. Лучший выход.  Ведьма потом пыталась искать их души, но безуспешно. Даже мальчик Пол после пожара куда-то пропал, не оставив следа.

Прошлое растворилось во времени привкусом странно знакомого пепла на губах.

— Ты чего?

Заметил, как во взгляде мелькнуло что-то лишнее, что ему не стоило видеть. Рыжая одёрнула себя, тряхнула головой — копна слабо вьющихся локонов обрамляет аккуратное, красивое лицо, и поспешила улыбнуться. Спустя секунду он схватил её в охапку и принялся нагло щекотать.

— Прекрати! Чёрт!

Девушка с уже вполне натуральным смехом отбрыкивалась от брата, пыталась атаковать в ответ, но выходило плохо — Дэниал нагло пользовался тем, что совершенно не боялся щекотки. А вот у Фел всё сводило и истерику остановить было сложно. Через какое-то время ей удалось ударить парня, тот ойкнул, снова хищно блеснул глазами и навалился ещё сильнее.

— Что ты...?

Это было неизбежно. Парочка грохнулась на пол, Фел зажмурилась, слабо поморщилась.

— Прекрати, — вновь нервно засмеялась девушка, пытаясь высвободиться, но, больше никто её не мучал. На неё пристально смотрели два чёрных омута. Поняв, как именно они лежат, Фелисия вспыхнула краской, замерла, только продолжила разгорячённо и тяжело дышать, смотрела на брата как мышь на удава — в ожидании чего-то. Девичье волнение уже зарождалось в груди, ползло вниз, приятно обволакивая нутро. Дэн чуть прищурился, вглядываясь в её глаза, а затем губы ведьмы обожгло дыхание, ещё не до конца уверенного, в своих действиях, парня.

— Ты моя, — хрипло шептал он ей на ухо, прижимая к себе. — Никому не отдам.

Голос Дэниала доносился до неё вяло, сквозь пелену удовольствия и блаженства.

Поцелуй вышел нежным, чувственным, был таким с секунду или две, а потом обратился страстью. Парень поднял её, прижав к себе Фел ощутила, какая же она всё же маленькая и хрупкая по сравнению с ним. Это окончательно лишило трезвые размышления возможности убедиться в том, что он её брат, а значит —нельзя.

Произошедшее после было как в тумане. Ведьма помнила, как он в спешке срывал с неё платье, как покусывал шею, укладывая на кровать. Потом, как она обвивала его шею руками, уже сама, совсем не робко, даже настойчиво, прижималась к нему всем телом, отстранялась, разрывая поцелуй, тяжело дышала, прикрыв глаза, а потом смотрела в родные чёрные омуты и улыбалась. И видела, как вечно серьёзный брат превратился в нежного зверя, боящегося навредить ей. В её зверя. Помнила, как сильные руки с широкими ладонями гладили бедра, поднимаясь то выше, то опускаясь ниже и она закатывала глаза, сдерживая сладостные стоны. Выходило плохо, граничащие, порой, с криком, они срывались с губ и затихали мычанием только когда колдун накрывал её очередным поцелуем.

Дыхание давно стало прерывистым, тяжёлым. Касания заставляли вздрагивать, подаваться вперёд. Им обоим было мало этого, хотелось ближе, настолько, насколько это возможно.

Комната заполнилась чем-то невесомым, лёгким и прекрасным. Фелисия кусала губы, остро чувствуя каждое движение, уплывала всё дальше и дальше, куда-то в высоту, в облака. Жёсткая кровать казалась мягкой периной, обычно просто тёплое тело Дэна — горячим, обжигающим, но от этого желанным ещё больше. Любовь и страсть смешивались в нечто единое, тесно переплетаясь между собой, они вместе правили этот бал.

Два чёрных омута, в которых так просто было утонуть и так сложно вернуться обратно — из этой манящей, доброй Тьмы, которая пьянила, одурманивала и ведьма забывала себя, то, что происходило вокруг. Забывала всё на свете, растворяясь в ней целиком, без остатка отдавая всю себя и всё, что имела.

— Я никогда не позволю никому забрать тебя.

Ведьма закатывала глаза, сильнее впиваясь ногтями в спину и кажется, что-то отвечала. Кажется, говорила что любит его, что верит ему и доверяет больше, чем себе. Отныне и навсегда он её и больше ничей. А она — его.

И пусть ей не стать женой ему, даже невестой — для всех они брат и сестра. Пусть их соитие это страшный грех, за который им, верно, гореть в Аду. Было всё равно — Фелисия прижималась к нему, вдыхая знакомый запах и с каждой секундой расцветала с новой силой. Прячущаяся по углам любовь выплеснулась наружу, вырывалась с каждым стоном, криком, с каждой просьбой:

— Ещё, пожалуйста, ещё...

Потому что сейчас, когда любила его — была права. Всё равно даже на то, что скажет Флоренция — матушки давно не было и ведьма потеряла надежду на то, что она вернется.