Ведьма

Показалось солнце. Морозное утро. Пар исходил от незамерзающей реки, орошая себя золотом первых лучей. Играя, они скользили, оставляли следы на снегу. Свисающие к водной глади ветви ивы покрывались пушистыми инеем от кончиков до самой макушки. А солнце не спеша ползло всё выше, выше, и вторили ему лесный птицы, пробуждая обителей покрупнее.

Раскалённым золотом блеснули в темноте глаза.

— Не обязательно, что б тебя считали, чем-то или кем-то ненормальным. Ты можешь заставлять думать других, что ты шестеренка годами, но на самом деле не быть ею. Да и каждый, кто так думает, уже выбился из этого механизма. Раз выйдя за пределы рамки, уже не вернуться.

Ведьма тоже заворожено смотрела вверх. Там творилось нечто красивое, неподвластное людям. Никому нет воли над природой и её созданиями. Ей казалось, что подобный разговор уже было когда-то. Что она уже видела где-то эти золотые глаза, но вот где — никак не могла вспомнить. Они определённо казались ей крайне знакомыми. Сейчас, когда страх отступил, с позором приняв свое поражение, Фелисия смогла наконец-то по-настоящему вглядеться в них. И больше всего они были похожи на золотую монету — тёплая, но сухая и расчетливая, как и любые деньги.

— Главное, понять как всё устроено, — задумчиво добавила рыжая, — А дальше судьба уже в руках человека.

И чего это она расхрабрилась? Говорит такие вещи инквизитору. Может, лес действует как сигнал к тому, что она под защитой?

Дополнение. Винсент ван Ален.

Как давно крики людей и острый запах горелого мяса въелся ему в кожу? Бесчисленные сражения, завоевание новых территорий, бесконечная река рубиновой крови уже давно стали привычным зрелищем, а сердце не замирает при виде изуродованных тел. В последнее время церковь всё больше пользовалась вынужденными услугами рыцарей, буквально принуждая их биться за свои принципы, а это многих не устраивало. Из благородных воинов они превратились в грязных мучителей, и Винсента это чертовски бесило. Сколько можно, вместо достойного противника с тяжёлым мечом пытать ни в чём не повинную женщину, а именно они почему-то не могли угодить церкви. Кое-какие мыслишки у него были, но рыцарь благополучно держал их при себе, сильнее натягивая плащ при очередном крике. Вот и сейчас, его послали в очередную Богом забытую деревушку для обнаружения "ведьмы". Затея глупая, но хоть радовало, что ему разрешили отправиться одному, спасибо за высокий уровень искусства владения оружием.

Деревня оказалась не из самых добрых, и рыцарь был вынужден чуть ли не насильно выбить себе комнату в трактире. Хоть в чем-то влияние церкви было полезным, поскольку никто не мог противиться ее воле.

И вновь вечные спутники служителей церкви — настороженные взгляды, неприятное бормотание за спинами и резкое опустение улиц. Серьёзно, он так похож на демона для обычных жителей? Верить в "божественное" вмешательство Винсент категорически отказывался, ибо Бог не мог велеть убивать людей, тем более, невинных женщин. Собственная профессия была ему противна, всё меньше и меньше доблестный рыцарь показывался на людях, предпочитая отсиживаться в тёмных углах домов или на тренировочных площадках. Была бы его воля — навсегда сбежал бы от церкви, обрёл долгожданную свободу, чего Ван Ален страстно желал, желал больше всего на свете. Но власть есть везде, и пока рыцарь не мог ничего сделать. В первые годы своей жизни он познал, каково это, жить в семье военных аристократов, а к пятнадцати уже знал несколько наук, владел различными видами оружия и больше всего прочего ценил честь. А сейчас, в его поступках не было ни капли чести, что разумеется, не устраивало благородного.

Но приходилось терпеть, скрипя зубами. Терпеть тех, кто когда-то лишил его матери и чуть самого не отправили на плаху. Тогда маленький мальчик, утирающий слёзы, не понимал, почему его внезапно выдернули из постели, бросили в грязную тюремную камеру и заперли в ней почти на сутки. Наверное, свое дело сделало имя и слово отца — он смог убедить слуг Господа, что Винсент ни в чем не повинен. Но мать всё равно сожгли. Как ему сказали, за грехи. Но в женщине, всегда тёплой и ласковой не было и капли этого. Пусть волосы были поцелованы огнем, легко, непринуждённо, пусть серые глаза сквозили вечной, весёлой усмешкой и она любила читать — где в этом был грех? В каком месте, покажите ему!