Ведьма

Весь день Всеволод пьянствовал, ел с завидным аппетитом и от души веселился. Он закружил в танце не одну девицу, и не раз поймал на себе угрюмые взгляды парней и отцов, желающих поставить чужака на место. Но никто не решался ни то, чтобы осуществить это, но даже и упрекнуть великана. Руслана весело танцевала вместе с братом, и все время просила мужа составить ей компанию. С неохотой соглашался Никола на танцы. Он, по большей части пил, поэтому к вечеру его глаза покраснели и заблестели, то ли от алкоголя, то ли от злости, душившей его, то ли еще по каким причинам.

Когда праздник подходил к концу, все уже были прилично пьяные и уставшие. От напряжения, с которого начиналось праздничное гуляние, не осталось почти и следа. Всеволод умудрился обаять даже тех, кто первоначально считал его врагом. Он добродушно пожимал руки мужиками и отвешивал скромные комплименты молодым девицам и женщинам постарше. Всеволод успел порассуждать на ученые темы с Тихоном Гордеевичем, поговорить с кузнецом и мельником, и даже перекинуться парой фраз с Федором Нравовым, покинувшим гуляние слишком рано. Тем, кто уже не мог стоять на ногах, он помогал залезть в повозку, развозившую людей по домам.

В один момент, когда гостей осталось немного, а Руслана ненадолго отлучилась в дом, Всеволод придвинулся к Николе и трезвым голосом сказал:

– Поговорим, Николай Николаевич.

Никола, не имея особого желания разговаривать с шурином, все же отказать ему не мог. Он и сам, к тому времени прилично пьяный, готов был высказать свежеиспеченному родственничку все, что хранил на сердце.

– Николай Николаевич, не представляю, чем я так успел обидеть тебя, что весь день ты смотришь на меня сердито. Если есть между нами какие недомолвки, скажи мне не таясь. Я человек не обидчивый, а тем более злиться на дорогого зятя не стану.

Николай, выслушав Всеволода, ответил хриплым голосом:

– Ты, наверное, уже знаешь Сева, что Николай Афанасьевич и Авдотья Петровна скончались прошлым летом сразу после твоего отъезда. Они умерли быстро и неожиданно. Никогда мой отец не жаловался на здоровье, и вдруг у него случился сердечный удар. Мать померла несколькими днями позже в постели. Она была подавлена уходом отца, но ничего не предвещало ее смерти.

– Наслышан, Никола, – с грустью в голосе сказал Всеволод. – Соболезную твоей потере, потому как твои родители были ко мне и Руслане очень добры.

– Так вот, – продолжил помещик, – отцу стало дурно после того, как он увидел испорченное пшеничное поле. До этого случилась странная история с нашей поварихой Лизой и горничной, потерявшей голос. И все это после твоего прихода в село, Сева. Никогда в Каменке не было столько бед, сколько произошло прошлым летом.

– Так ты меня обвиняешь? – Всеволод усмехнулся и налил по рюмкам еще наливки. – Эх, Николай Николаевич. Я готов отдать руку на отсечение, чтобы доказать, что никогда не желал вашей семье, или кому-то еще в Каменке зла. Ты очень умный, начитанный и воспитанный молодой человек. Многие в городе позавидовали бы твоей внешности и образованности. Но я человек свободный, с ранних лет привыкший к кочевому образу жизни. Где бы я ни был, всегда встречал и счастье, и горе. Они неразлучны, и являются спутниками жизни как свет и тень. Если ты лишишься горя, то никогда не испытаешь истинного счастья. К чему же я веду? С тобой приключилась огромная беда, и ты ищешь виновных. Это нормально. Человеку свойственно перекладывать вину на кого-то или на что-то. Не думал ли ты, что не я корень твоих горестей, а кто-то другой. Может, судьба так распорядилась. А может, есть иная причина, о которой ты пока не догадывался.

– Я не виню тебя, – сказал Никола. – Просто все это слишком необычно, чтобы быть совпадением.

– Коля, Коля, – Всеволод осуждающе помахал головой и между тем выпил еще рюмку. – В чужом глазу соринку видишь, а у себя и бревна не замечаешь. Жаль, что ты не помнишь, как сам чуть не сгубил одну душу…

В темных глазах Всеволода блеснула злая искра. Он приблизился к Николе и тихим, но твердым голосом молвил: