Век диаспоры. Траектории зарубежной русской литературы (1920–2020). Сборник статей

В ближневосточном контексте дихотомия «Запад–Восток», центральная для русских культурных метанарративов, приобретает дополнительные нюансы и актуальность. В дискуссиях русскоязычных авторов эта дуалистичность вылилась в полемику о восточных и западных элементах, составляющих особенность Израиля. Репатрианты из бывшего СССР, долго, но тщетно пытавшиеся сбросить коллективное прозвище русим («русские»), которым их наградили израильтяне, в конце концов переосмыслили его как подтверждение своей связи с европейской культурой (акцентируя при этом западнические аспекты в облике России). В этой перспективе Израиль представлен в целом ряде текстов как часть отсталого и нецивилизованного Востока. Литературный критик и эссеист Майя Каганская выразила эту позицию с завидной прямотой в книге םילא ימודמיד («Сумерки богов», 2004), опубликованной ею на иврите:

Я ненавижу Восток. У каждого есть представление о собственной смерти, о своем аде. […] Так вот для меня […] мой ад и моя смерть, обернувшиеся против меня, это Восток, исламский мир. […] Мизрахим525

 – очень архаичный народ, а во всех архаичных племенах центральными событиями являются рождение, свадьба и смерть. […] Культура начинается за пределами природы – литература, метафизика, философия, музыка. […] Когда Израиль станет все больше превращаться в часть Востока, наступит конец моему миру, моей мечте. Израильскую культуру уже тянут в этом направлении […] Я не верю в культуру без иерархий. Я никогда не соглашусь, что восточная музыка и Моцарт – это одно и то же526.

А Елена Аксельрод выразила удивление переселенцев из СССР перед неожиданно «восточным» обликом Израиля в следующих ироничных строках:

Но круг не замкнулся, и я проскочила – куда?Европа не рядом, а рядом шатер бедуина527

.

На страницах книги «Аспекты духовного брака» Гольдштейн подробно останавливается на ориентальных аспектах своей исторической родины и даже описывает характерные запахи, источаемые арабами или «подванивающими семейными сотами» ультраортодоксальных районов Бней-Брак или Меа Шеарим528. Переход из постсоветского пространства в Израиль представляется автором как неустанное отдаление от светоча европейской культуры. Сгущающаяся тьма лишь усугубляется притоком в страну многочисленных гастарбайтеров из азиатских стран: «Восток пеленает нас, точно саван. Тают последние европейские огоньки ашкеназской души. Так неужели должны мы ускорить кончину и, приняв филиппинцев, малайцев, тайцев, китайцев, раньше срока упасть в азиатскую ночь?»529

Не привыкшие к такого рода бесцеремонному пренебрежению политкорректностью, члены израильского интеллектуального истеблишмента без промедления осудили эти голоса с позиций постколониальной риторики. Как пишет в своей книге о мультикультурализме в Израиле Адия Мендельсон-Маоз, «оказавшись в Израиле, представители [«русской»] интеллигенции были потрясены восточными и арабскими основами израильской культуры и заняли по отношению к ним снисходительную, колониалистскую позицию»530. Рафи Циркин-Садан приводит ряд ориенталистских стереотипов, свойственных выходцам из СССР, и определяет их как рецидив советского имперского сознания с его пейоративными высказываниями о жителях неевропейских союзных республик531. Можно предположить, что разнонаправленные векторы идеологии, лояльности и эстетических предпочтений окажутся в центре внимания будущих исследований динамичной русско-израильской культуры.