Вехи

богатство». Кто умеет читать между строк, тому нетрудно подметить это настроение в

делах   и   помышлениях   русской   интеллигенции.   В   этом   внутренне   противоречивом

настроении   проявляется   то,   что   можно   было   бы   назвать   основной   антиномией

интеллигентского   мировоззрения:   сплетение   в   одно   целое   непримиримых   начал

нигилизма и морализма. Нигилизм интеллигенции ведет ее к утилитаризму, заставляет ее

видеть   в   удовлетворении   материальных   интересов   единственное   подлинно   нужное   и

реальное   дело;   морализм   же   влечет   ее   к   отказу   от   удовлетворения   потребностей,   к

упрощению   жизни,   к   аскетическому   отрицанию   богатства.   Это   противоречие   часто

обходится   тем,   что   разнородные   мотивы   распределяются   по   различным   областям;

аскетизм   становится   идеалом   личной   жизни   и   обосновывается   моралистическим

соображением о непозволительности личного пользования жизненными благами, пока они

не   стали   всеобщим   достоянием,   тогда   как   конечным   и,   так   сказать,   принципиальным

идеалом остается богатство и широчайшее удовлетворение потребностей. И большинство

интеллигентов сознательно исповедует и проповедует именно такого рода рациональное

сочетание личного аскетизма с универсальным утилитаризмом; оно образует также, по-

видимому, исходную рациональную посылку в системе интеллигентского мировоззрения.

Однако   логическое   противоречие   между   нигилизмом   и   морализмом,   о   котором   мы

говорили в начале статьи, конечно, этим не уничтожается, а лишь обходится; каждое из

этих   двух   начал   содержит   в   себе,   в   конечном   счете,   некоторый   самодовлеющий   и

первичный мотив, который поэтому естественно стремится всецело овладеть сознанием и

вытеснить   противоположный.   Если   в   мире   нет   общеобязательных   ценностей,   а   все

относительно и условно, все определяется человеческими потребностями, человеческой

жаждой счастья и наслаждения, то во имя чего я должен отказываться от удовлетворения

моих  собственных  потребностей?   Таков  аргумент   нигилизма,  разрушающий  принципы

морализма; эта тенденция литературно олицетворена в нигилистическом (в узком смысле)

типе Базарова и в жизни сказалась особенно широко в наши дни в явлениях «санинства»,

вульгаризованного «ницшеанства» (не имеющего, конечно, ничего общего с Ницше и –

более правомерно – называющего себя также «штирнерианством»), «экспроприаторства»

и т. п.

Однако классический тип русского интеллигента несомненно тяготеет к обратному

соотношению – к вытеснению нигилизма морализмом, т. е. к превращению аскетизма из

личной и утилитарно обоснованной практики в универсальное нравственное настроение.

Эта тенденция была выражена сознательно только в кратком эпизоде толстовства, и это

совершенно естественно: ибо аскетизм, как сознательное вероучение, должен опираться

на   религиозную   основу.   Но   бессознательно   она,   можно   сказать,   лежит   в   крови   всей

русской интеллигенции. Аскетизм из области личной практики постепенно переходит в

область   теории   или,   вернее,   становится   хотя   и   необоснованной,   но   всеобъемлющей   и

самодовлеющей   верой,   общим   духовным   настроением,   органическим   нравственным

инстинктом, определяющим все практические оценки. Русский интеллигент испытывает

положительную любовь к упрощению, обеднению, сужению жизни; будучи социальным

реформатором, он вместе с тем и прежде всего – монах, ненавидящий мирскую суету и

мирские   забавы,   всякую   роскошь,   материальную   и   духовную,   всякое   богатство   и

прочность, всякую мощь и производительность. Он любит слабых, бедных, нищих телом

и дуком не только как несчастных, помочь которым – значит сделать из них сильных и

богатых, т. е. уничтожить их как социальный или духовный тип, – он любит их именно

как идеальный тип людей. Он хочет сделать народ богатым, но боится самого богатства

как бремени и соблазна и верит, что все богатые – злы, а все бедные – хороши и добры; он

стремится   к   «диктатуре   пролетариата»,   мечтает   доставить   власть   народу   и   боится

прикоснуться к власти, считает власть – злом и всех властвующих – насильниками. Он

хочет дать народу просвещение, духовные блага и духовную силу, но в глубине души

считает и духовное богатство роскошью и верит, что Чистота помыслов может возместить

и перевесить всякое знание и умение. Его влечет идеал простой, бесхитростной, убогой и

невинной   жизни;   Иванушка-дурачок,   «блаженненький»,   своей   сердечной   простотой   и

святой наивностью побеждающий всех сильных, богатых и умных, – этот общерусский

национальный герой есть и: герой русской интеллигенции. Именно потому она и ценит в

материальной, как и в духовной области одно лишь распределение, а не производство и

накопление,  одно  лишь  равенство  в пользовании   благами,  а  не  самое  обилие  благ;   ее

идеал   –   скорее   невинная,   чистая,   хотя   бы   и   бедная   жизнь,   чем   жизнь   действительно