Вехи

богатая, обильная и могущественная. И если в оценке материального богатства аскетизм

сталкивается   с   утилитаризмом   и   противодействует   ему,   так   что   создается   как   бы

состояние неустойчивого равновесия, то в оценке богатства духовного или общей идеи

культуры   аскетическое   самоограничение,   напротив,   прямо   поддерживается

нигилистическим безверием и материализмом, и оба мотива сотрудничают в обосновании

отрицательного   отношения   к   культуре,   в   принципиальном   оправдании   и   укреплении

варварства.

Подводя   итоги   сказанному,   мы   можем   определить   классического   русского

интеллигента   как   воинствующего   монаха   нигилистической   религии   земного

благополучия.   Если   в   таком   сочетании   признаков   содержатся   противоречия,   то   это   –

живые противоречия интеллигентской души. Прежде всего интеллигент и по настроению,

и   по   складу   жизни   –   монах

.

  Он   сторонится   реальности,   бежит   от   мира,   живет   вне

подлинной исторической бытовой жизни, в мире призраков, мечтаний и благочестивой

веры. Интеллигенция есть как бы самостоятельное государство, особый мирок со своими

строжайшими   и   крепчайшими   традициями,   с   своим   этикетом,   с   своими   нравами,

обычаями, почти со своей собственной культурой; и можно сказать, что нигде в России

нет   столь   незыблемо-устойчивых   традиций,   такой   определенности   и   строгости   в

регулировании   жизни,   такой   категоричности   в   расценке   людей   и   состояний,   такой

верности корпоративному духу, как в том всероссийском духовном монастыре, который

образует   русская   интеллигенция.   И   этой   монашеской   обособленности   соответствует

монашески-суровый аскетизм, прославление бедности и простоты, уклонение от всяких

соблазнов  суетной  и  греховной  мирской  жизни.  Но, уединившись  в своем  монастыре,

интеллигент   не   равнодушен   к   миру;   наметив,   из   своего   монастыря   он   хочет   править

миром и насадить в нем свою веру; он – воинствующий монах, монах-революционер. Все

отношения интеллигенции к политике, ее фанатизм и нетерпимость, ее непрактичность и

неумелость в политической деятельности, ее невыносимая склонность к фракцион-ным

раздорам, отсутствие у нее государственного смысла, – все это вытекает из монашески-

религиозного ее духа, из того, что для нее политическая деятельность имеет целью не

столько провести в жизнь какую-либо объективно полезную, в мирском смысле, реформу,

сколько – истребить врагов веры и насильственно обратить мир в свою веру. И наконец,

содержание этой веры есть основанное на религиозном безверии обоготворение земного,

материального благополучия. ВсЁ одушевление этой монашеской армии направлено на

земные,   материальные   интересы   и   нужды,   на   создание   земного   рая   сытости   и

обеспеченности;   все   трансцендентное,   потустороннее   и   подлинно-религиозное,   всякая

вера в абсолютные ценности есть для нее прямой и ненавистный враг. С аскетической

суровостью к себе и другим, с фанатической ненавистью к врагам и инакомыслящим, с

сектантским   изуверством   и   с   безграничным   деспотизмом,   питаемым   сознанием   своей

непогрешимости,   этот   монашеский   орден   трудится   над   удовлетворением   земных,

слишком «человеческих» забот о «едином хлебе». Весь аскетизм, весь религиозный пыл,

вся   сила   самопожертвования   и   решимость   жертвовать   другими,   –   все   это   служит

осуществлению   тех   субъективных,   относительных   и   преходящих   интересов,   которые

только   и   может   признавать   нигилизм   и   материалистическое   безверие.   Самые   мирские

дела и нужды являются здесь объектом религиозного служения, подлежат выполнению по

универсальному   плану,   предначертанному   метафизическими   догмами   и   неуклонными

монашескими уставами. Кучка чуждых миру и презирающих мир монахов объявляет миру

войну,   чтобы   насильственно   облагодетельствовать   его   и   удовлетворить   его   земные,

материальные нужды.

V

Естественно, что такое скопление противоречий, такое расхождение принципиально

антагонистических   мотивов,   слитых   в   традиционном   интеллигентском   умонастроении,

должно   было   рано   или   поздно   сказаться   и   своей   взаимно-отталкивающей   силой,   так

сказать,   взорвать   и   раздробить   это   умонастроение.   Это   и   произошло,   как   только

интеллигенции дано было испытать свою веру на живой действительности. Глубочайший

культурно-философский смысл судьбы общественного движения последних лет именно в

том и состоит, что она обнаружила несостоятельность мировоззрения и всего духовного

склада русской интеллигенции. Вся слепота и противоречивость интеллигентской веры

была   выявлена,   когда   маленькая   подпольная   секта   вышла   на   свет   Божий,   приобрела

множество   последователей   и   на   время   стала   идейно   влиятельной   и   даже   реально

могущественной.   Тогда   обнаружилось,   прежде   всего,   что   монашеский   аскетизм   и