Великая английская революция в портретах ее деятелей

Это был поразительный по своей революционной сути вопрос. Во-первых, за ним скрывалось признание не только изначального, естественного равенства людей, равенства по рождению, но и равенства по гражданскому состоянию. Во-вторых, в нем содержалось признание добровольного согласия суверенных индивидов на управление ими (уполномоченными на то избранными), утверждение не только вторичного, производного от воли народа характера суверенитета государства, всех его магистратур, но и подконтрольности

его народу. И в-третьих, в нем признавалось наличие у индивида совокупности прирожденных и неотчуждаемых прав, т. е. сферы привилегий, в которую никакая внешняя власть вторгаться неправомочна. В целом это и означало утверждение равного достоинства индивида безотносительно к его сословному или имущественному положению перед лицом властей.

Новый памфлет вновь привел Лильберна к барьеру палаты лордов, куда его на этот раз доставили силой. Здесь он отказался, как того требовал ритуал, преклонить колени. На соответствующий приказ Лильберн ответил: «Я воспитан в лучшей религии и манерах, чтобы преклонять колени перед какой-либо человеческой или смертной властью». Как и следовало ожидать, он был отослан в Ньюгейт с приказом держать его в строгой изоляции.

11 июля 1646 г. Лильберн предстал перед судом палаты лордов по обвинению в «ложных, скандальных и злонамеренных» наветах на нее с целью возбудить разногласия между палатами парламента. На этот раз Лильберн не только отказался преклонить колени, но и закрыл руками уши, чтобы не слышать предъявляемых ему обвинений и не отвечать на обращенные к нему вопросы; единственное, что услышали лорды из его уст, — требование, чтобы он был предан суду палаты общин. На этот раз Лильберн был по решению палаты лордов оштрафован на 2 тыс. ф. ст., отправлен в Тауэр на срок, пока угодно будет палате, и лишен прав впредь занимать какие-либо должности — светские или церковные. Его памфлеты «Оправдание справедливого человека» и «Защита свободы свободного человека» подлежали публичному сожжению.

Итак, летом 1646 г. левеллеры в лице Лильберна встали на путь политической борьбы, в центре которой находился вопрос о конституционном устройстве страны

. В самом деле, в факте апелляции Лильберна к нижней палате на действия палаты лордов, в том, что он палату общин рассматривал как единственно «избранную» и тем самым «единственно облеченную доверием всех общин Англии», т. е. в качестве «единственной формальной и легальной верховной власти страны», уже заключалось прямое отрицание не только судебной власти палаты лордов, но и ее конституционных правомочий в целом. Поставив в центр политической агитации левеллеров вопрос: каковы истоки власти в обществе, во имя каких целей эта власть существует и кому эта власть подотчетна, Лильберн вскрыл центральный узел общественных противоречий тех дней

.

Набатным колоколом для лондонской улицы прозвучали слова, произнесенные Лильберном у барьера палаты лордов: «Сэр, я свободный человек Англии, и поэтому со мной нельзя обращаться как с рабом или вассалом лордов… Я не могу, не изменив своим свободам, являться к барьеру их превосходительств, будучи обязанным властью, долгом перед господом и перед самим собой и моей страной воспротивляться их злоупотреблениям ценой моей жизни, на что с божьей помощью я готов. Сэр, вы можете пытаться применить ко мне силу или совершить надо мной насилие с целью удалить меня из моей камеры, поэтому дружески советую вам быть мудрым и „осмотрительным“, прежде чем совершить то, что уже никогда не сможете переделать».

Однако «дружеское» предупреждение Лильберна не подействовало: он насильно был доставлен в палату лордов, отказался, уже не в первый раз, встать на колени и отвечать на вопросы и вскоре был снова отправлен в тюрьму с предписанием: «…держать в строгой изоляции, лишив его бумаги, пера, чернил, свидания с женой, детьми или кем-либо другим».

На этот раз в защиту Лильберна выступили его друзья Уолвин и Овертон. Перу первого принадлежит памфлет «Жемчужина в навозной куче», в котором говорилось: «Народ (Англии) стал знающим и рассудительным народом: страдания сделали его мудрым. Теперь угнетение сводит мудрых людей с ума. Мудрых людей невозможно ввести в заблуждение. Им безразлично, кто их угнетает. Если парламент действительно их облегчит, они будут любить парламент… в противном случае они его возненавидят. Ибо для народа быть низведенным в рабство во время правления парламента или посредством его, подобно тому как для человека быть преданным или убитым его родным отцом».