Великий Годден

Когда мы были маленькими, шесть недель летних каникул казались невероятной пропастью между концом учебного года и началом следующего. Теперь мы стали старше, ход времени ускорился, и стоило только лету вступить в свои права, как оно оказывалось уже наполовину позади. Подготовка к свадьбе усиливала это впечатление; если у тебя слишком мало времени на организацию вечеринки, это фокусирует ум на происходящем. Путешествие на лодке было еще впереди, но близость теннисного турнира свидетельствовала о том, что и сентябрь близок, и это превращало турнир в несколько меланхоличное событие. Между тем от Флоренс по-прежнему не было вестей, даже ответа на приглашение на свадьбу, отчего Хоуп чувствовала себя не в своей тарелке, поскольку рассчитывала, что, приехав на свадьбу, та потом заберет мальчиков.

С беспокойством, граничащим со страхом, я думала о том дне, когда Кит и Хьюго покинут побережье, Кит отправится в Лондон, а Хьюго с матерью вернутся в Лос-Анджелес. Кит и Хьюго будут вновь тусоваться со своими друзьями, независимо от того, какие отношения и с кем были у них летом. Если Киту повезет, он вернется в театральную школу. Хьюго же предстояло еще год учиться в старшей школе.

А мы?

На следующий день Кит снова появился в магазине, как раз под конец моей смены. Он сказал, что подвезет меня домой на велосипеде.

– Ты что, серьезно думаешь, что я поеду на раме? – Но когда он нагнулся ко мне и я почувствовала исходящие от него запахи соли и пота, мне захотелось вдыхать их всегда.

Я пустилась бежать трусцой по дороге, а он ехал за мной на велосипеде Мэла. Ехал, скрестив руки на груди, медленно нажимая на педали и руля при помощи бедер. Потом он начал петь по-итальянски, как гондольер, и пел до тех пор, пока я не толкнула его и ему не пришлось схватиться за руль, чтобы избежать аварии.

И тогда он поехал рядом со мной, держа одну руку на моем плече, так что мне приходилось тащить его за собой. Все мое тело вибрировало под его пальцами.

За четверть мили от дома он вдруг отпустил меня и, не оглядываясь, помчался вперед, будто только сейчас понял, который теперь час.

Через несколько часов он пришел на пляж.

Я заканчивала рисунок артишока, пририсовывая к нему бордовым карандашом репейник.

– Ты так стремительно исчез.

– Вам всегда должно хотеться большего.

– Шутишь.

Он рассмеялся:

– Я вспомнил, что собирался кое-что сделать.

Ага.

Дальнейших объяснений не последовало.

– Смотри. – Я протянула ему свой рисунок.

Он внимательно изучил его:

– Мне бы хотелось иметь его.

– Руки прочь. Это для моего портфолио.

– Нарисуешь мне когда-нибудь другой?

– Нет.

Он провел рукой по внутренней стороне моей ноги.

– Ммм… – сказал он, и я сильно толкнула его.

– Какой же ты потаскун. Тебе нужна не Мэтти, а кто угодно.

Он, казалось, обиделся:

– Я обожаю Мэтти. Она великолепна. Но ты… ты другая.

– Ага.

Он прищурился, словно кот.

– Ты… другая. – Его пальцы переместились мне на бедро.

Я затаила дыхание.

– Я думаю о тебе, – сказал он, глядя в небо. – Знаю, что не должен этого делать, но думаю. Слишком много думаю. – И он посмотрел на меня.

Его электричества хватило бы на то, чтобы поджечь корабль. О боже,

подумала я, но не сказала этого.

– Знаешь что, Кит Годден? Ты негодяй. И ты не успокоишься, пока не разрушишь жизнь моей сестры. – Это прозвучало до смешного мелодраматично, даже для меня самой, словно я играла какую-то дурацкую роль.

– Совершенно несправедливо, – ответил он, убирая руку с моей ноги. – Я не собираюсь разрушать ее жизнь. Мне нравится Мэтти, но ты же не думаешь, что я проведу с ней следующие пятьдесят лет моей жизни, верно?

Нет, я так не думала. Я верила, что он хочет меня, а не ее. Обязательно ли он должен был безумно, фатально любить кого-то из нас? И можно ли назвать безумную, фатальную любовь единственно честной любовью? С одной стороны, конечно же, нет. С другой – разве кто может хладнокровно любить женщину без надежды на настоящее чувство, так, что это будет длиться и длиться? И не было ли наивно с моей стороны считать, будто именно так и должно быть?

Он посмотрел на меня, и его взгляд стал острым как бритва, а голос – низким.

– Есть вещи, которые я хотел бы знать о тебе. У меня есть к тебе вопросы. – Его глаза удерживали мой взгляд, и я вся дрожала. – Я не спешу, – сказал он. – Неужели это тебя не привлекает?

Привлекает? Меня? Да это все равно что спросить, не привлекает ли меня идея промокнуть под проливным дождем. К тому времени, как вопрос будет задан, я окажусь мокрой до нитки.

Я взяла свой альбом для рисования:

– Увидимся.

И зашагала прочь. Решительно. Тяжело. Разрушительно.

20