Татары не нашли Юрия ни во Владимире, ни в Суздале — главных городах княжества. Его местопребывание до времени оставалось неизвестным. А пока не был убит или захвачен в плен правитель, страна его не могла считаться покорённой — таков незыблемый закон войн того времени.
Татарские отряды разделились — частью ради обычных целей войны: грабежа и захвата пленных; частью в поисках «владетеля русских».
…Захватив Владимир, татары, окаянные те кровопийцы, пошли на великого князя Георгия. И одни пошли к Ростову, а иные к Ярославлю, а иные на Волгу, к Городцу, и те захватили всё по Волге, даже и до Галича Мерьского (нынешний город Галич в Костромской области. —
Среди городов, пленённых татарами, летописи называют также Юрьев-Польский, Дмитров, Волок Ламский, Кострому, Тверь (в этом городе был убит «сын Ярославль» — возможно, неизвестный из летописей сын князя Ярослава Всеволодовича, племянник Юрия, а возможно, сын какого-то другого, также оставшегося не известным нам Ярослава) (
Некоторые из русских городов, захваченных и разорённых татарами в феврале — марте 1238 года, упоминаются в «Сборнике летописей» Рашид ад-Дина; правда, идентификация их далеко не всегда бесспорна. Персидский историк отмечал мужество русских, хотя, конечно, его больше интересовали подвиги своих, монголов:
Осадив город Юргия Великого (Владимир. —
Весь февраль великий князь Юрий Всеволодович провёл на севере, в ярославских лесах, уклоняясь от столкновения с татарами, скрываясь, накапливая силы. Однако в решающий момент, когда ему пришлось-таки сразиться с татарами, сил у него как раз и не оказалось. В преследовании и поимке Юрия участвовали наиболее мобильные части монгольского войска. Источники называют в этой связи двух выдающихся военачальников — Бурундая (обычно действовавшего вместе с Батыем) и Субедея (принимавшего участие во всех важнейших операциях монголов). По своим полководческим дарованиям оба далеко превосходили и самого Юрия, и поставленного им во главе войска Жирослава Михайловича.
Лишь на исходе февраля Юрий узнал о падении Владимира и гибели всей своей семьи. Автор летописи вкладывает в уста великому князю слова псалмопевца Давида — единственные способные передать ту скорбь, которая охватила его: