Я выбрал этот пример, чтобы показать, насколько трудно выявлять признаки выравнивания в условиях более ограниченного распада государства. Обширный крах обычно оставляет достаточно археологических доказательств, исключающих всякие сомнения в сокращении неравенства доходов и богатства. Менее драматические потрясения, напротив, оставляют не так много таких же отчетливых следов среди более разбросанных и неоднозначных косвенных данных, имеющихся в нашем распоряжении. В таких условиях любая попытка определить степень снижения благосостояния элиты, не говоря уже об общих оценках неравенства, будет сопряжена с большой неопределенностью и часто не поднимется выше уровня предположений. К этой головоломке добавляются проблемы интерпретации, особенно наиболее часто обсуждаемая проблема соотношения изменений в практике захоронений или других практик сохранения материальных объектов с социально-экономическими условиями; возникает очевидный вопрос: возможно ли вообще делать какие-то общие выводы на основе отдельных находок? Подобные сомнения в отношении материальных находок вроде тех, что были обнаружены в египетских захоронениях Третьего переходного периода, подводят нас к границам того, что возможно установить в процессе исследования неравенства. Выравнивание, обусловленное политической фрагментацией, по большей части происходило в досовременном прошлом, и этот потенциально распространенный феномен по большей части навсегда останется недоступным для современного наблюдателя. Он образует своего рода темную материю в истории неравенства, которая определенно присутствует, но которую трудно увидеть.
Какими бы ограниченными ни было большинство исторических свидетельств, они поддерживают предположение, что сопровождавшийся насилием распад хищнических государств досовременной эры сдерживал неравенство тем, что лишал сложившиеся элиты богатства и власти. Возникает вопрос, могло ли выравнивание такого типа наблюдаться в недавней истории и может ли оно наблюдаться в наши дни. На первый взгляд, ответ кажется отрицательным: как мы видели ближе к концу Главы 6, гражданские войны в развивающихся странах обычно увеличивают, а не уменьшают неравенство. Кроме того, хотя подобные конфликты и ослабляют государственные институты, они редко сопровождаются крахом управления или общим социально-экономическим распадом, сопоставимым по размаху с самыми яркими случаями из досовременной истории, о которых я только что писал.
И все же современные примеры по крайней мере в чем-то могут приблизиться к примерам из прошлого. Считается, что наиболее серьезный случай распада государства в недавнем прошлом пережила восточноафриканская страна Сомали. После падения режима Мохамеда Сиада Барре в 1991 году страна распалась на ряд враждующих между собой фракций и территорий, и с тех пор в ней отсутствовали центральные государственные институты. Если в северной части возникли квазигосударства вроде Сомалиленда и Пунтленда, то остальную часть контролируют военные группировки, включая джихадистскую «Аль-Шабааб», и ряд сменяющих друг друга войск соседних стран. Только в последние несколько лет над Могадишо и прилегающими к нему территориями начало осуществлять контроль номинальное федеральное правительство. С 1991 года и до эфиопского вторжения в 2006 году можно было утверждать, что Сомали как государство не существовало.
Уровень жизни там крайне низок. Согласно одному исследованию, анализировавшему уровень жизни в арабских странах (определяемых широко) по таким факторам, как детская смертность, питание, образование и доступ к основным государственным услугам, Сомали занимает последнее место в регионе. Данные настолько скудны, что Индекс человеческого развития воздерживается от включения этой страны в свой глобальный рейтинг, но ставит ее на шестое место с конца по многомерному индексу бедности среди всех развивающихся стран. Страна также занимает шестое место по проценту населения, живущего в крайней бедности. Нет никаких сомнений, что во многих отношениях Сомали действительно «полностью разбита», как выразилась в одном интервью писательница и активистка Айаан Хирси Али, наиболее известный эксперт по этой стране[384]
.В данном случае нас заботит более конкретный вопрос: повлияли ли падение центрального правительства и последующая фрагментация страны на неравенство дохода и богатства, и если да, то каким образом? В силу недостатка данных любой ответ на этот вопрос неизбежно подразумевает большую степень неопределенности, и не следует забывать, что к нему нужно относиться с изрядной долей скептицизма. Тем не менее если основываться на различных показателях в более широком региональном контексте, то Сомали выглядит относительно неплохо не только в области экономического развития, но и в области неравенства.