Вендетта для Святого. Тихо как тень. Этрусская сеть

— Вы приехали из Америки и интересуетесь коллекциями античных древностей?

— Да, но не всех, — ответил Мосс. — Это было бы слишком широкое поле деятельности. Я лично интересуюсь римскими и этрусскими антикварными изделиями. Приобретаю их для собраний фонда Мосса.

— Что за совпадение!

— Совпадение, мисс Плант?

— Ну, вас зовут Мосс, и вы занимаетесь собраниями фонда Мосса.

Американец, улыбнувшись, ответил:

— Не такое уж совпадение, если учесть, что это я его основал. Это моя частная благотворительная организация.

— Чему я всегда завидовал, так это вашему законодательству, — заметил Том Проктор. — Насколько я знаю, если вы закупаете что-то для художественной или благотворительной организации, то освобождаетесь чуть ли не от всех налогов. Это так?

Харфилд Мосс с удовольствием пустился в объяснения сложностей американского налогового законодательства, и мисс Плант пожалела, что вообще затронула эту тему. Решив перенести огонь через стол, она начала:

— Ваша галерея, должно быть, любопытное место, мистер Брук. Такая уйма книг! От одной мысли о них у меня начинается мигрень.

— Но я не обязан их все прочитать — лишь продать, — сказал Брук. Его заинтересовало кое-что из рассказа Мосса: — Вы сказали, что в вашей области появилось нечто сенсационное. Я полагал, находки в Каире были последними…

— Не хочу утверждать, что уже обнаружено, скорее нужно сказать — ожидается. Некоторые наши организации были предупреждены… — тут Мосс сделал драматическую паузу, намотал спагетти на вилку и отправил их в рот, оставив слушателей в напряженном ожидании, затем спокойно прожевал и продолжал:

— Предупреждены, чтобы были наготове.

— Наготове? Из-за чего? — спросила Элизабет.

— Знай я это, мисс Уэйл, владел бы информацией, за которую большинство коллекционеров готово отдать что угодно. Может идти речь о серебре или драгоценностях. Последняя крупная находка, попавшая на американский рынок, — тот серебряный шлем, что в чикагском музее. Я случайно узнал, сколько отдал за него музей, и можете поверить, это весьма немало.

— Как же эти вещи попадают в Америку? — спросила Тесси. — Я полагала, итальянцы не разрешают вывоз…

— О таких вещах лучше не спрашивать, — заметил сэр Джеральд.

— Если честно, — ответил Мосс, — то я не знаю. Я просто плачу — то есть плачу из средств фонда — какой-нибудь известной фирме в Риме, и они устраивают все, как надо. Подробности меня не интересуют.

— Но если груз не дойдет?

— Мне будет очень жаль, — серьезно ответил Мосс. Но все же решил переменить тему: — Это правда, мисс Плант, что вы пережили во Флоренции всю немецкую оккупацию? — спросил он.

— Естественно. Я не считала нужным срываться с места из-за кучки надутых дураков в сапогах. В Винцильяте во время первой мировой войны был лагерь немецких военнопленных; мы видели их. Те, по крайней мере, были джентльменами, чего никак нельзя сказать о военных Гитлера. Вульгарные выскочки, не имеющие никакого понятия, что такое воспитание и приличное поведение.

Брук вспомнил о том, что джентльменами немцы и точно не были, но чертовски здорово воевали. Он вспомнил патруль, который они атаковали в предгорьях Апеннин. На рассвете их окружило человек тридцать партизан. Немцев было семь или восемь, они спали в сарае, выставив часового. Гвидо, бывший мясник, который хвастал, как он ловко обходится с ножом, часового снял, но что-то сделал не так, и тот успел вскрикнуть. Через несколько секунд немцы в сарае уже были на ногах и начали палить в ответ. Через несколько секунд! Все залегли, дожидаясь, пока те не начнут выскакивать из сарая. Раненый пытался уползти, а партизаны были настолько слабыми стрелками, что добили его только десятым выстрелом.

Кто, собственно, выпустил решающие пули? Не Марко ли, нынешний благополучный политик? Но кто-то это сделал, и через пять минут сарай был объят пламенем. Немцы предпочли сдаться, а в сарае нашли молодого солдата, совсем мальчишку, с простреленными ногами, на котором горела форма и тело. Он был, как этот омар на блюде, с красной скорлупой вместо кожи, местами обугленной дочерна… К счастью, умер он очень скоро, ведь врача не было…

— Брук, вам плохо?

— Я о нем позабочусь, — сказала Элизабет. — Ешьте, пока омар не остыл, он дивный. А мою тарелку поставьте в духовку.

Элизабет здорово вела машину. По дороге домой он уже отошел. Прошлое исчезло, и он снова осознал себя в сегодняшнем дне.

— Извините меня. Давно такого не было. Доктора придумали для этого какое-то название, что-то связанное с кровообращением в мозгу. Это психосоматическое явление.

— Что это значит?

Машина стояла перед его домом, но ни один из них не спешил выходить.

— Врачебный жаргон. Это значит, что приступ вызван не физическим воздействием, просто мысли о прошлом одолевают меня и идут вразнос, и я вдруг вижу, что не могу их остановить…

— И в результате — авария. — Оба рассмеялись. — В чем же дело на этот раз? Или не помните?

— Разговор о немцах и встреча с мэром, да, и этот омар…

— Омар?

— Не хотелось бы объяснять. Это страшно.