Венедикт Ерофеев: человек нездешний

Венедикт Ерофеев непреднамеренным убийством больных, основных действующих лиц трагедии, как я убеждён, решает иную, не лирическую задачу. Он доводит до сознания зрителей мысль, не имеющую никакого отношения к чувствам Гуревича и Натали. Сознание большинства его сопалатников узурпировано агитационными установками советской пропаганды. С ходу очиститься от того мусора, что захламлял головы советских граждан на протяжении семидесяти пяти лет, невозможно. Вот что хотел сказать своей трагедией автор. Преступление, которое Гуревич замыслил совершить по отношению Бореньки Мордоворота, основательно им продумано. Он иносказательно предупреждает о нём Натали, когда она называет его «экстренным баламутом»:

«Гуревич.

Не экстренный. Я просто — интенсивный.

И я сегодня... да почти сейчас.

Не опускаться — падать начинаю.

Я нынче ночью разорву в клочки

Трагедию, где под запретом ямбы.

Короче, я взрываю этот дом!

Тем более — я ведь совсем и забыл — сегодня же ночь с 30 апреля на 1 мая. Ночь Вальпургии, сестры святого Венедикта. А эта ночь, с конца восьмого века начиная, всегда знаменовалась чем-нибудь устрашающим и чудодейственным. И с участием Сатаны. Не знаю, состоится ли сегодня шабаш, но что-нибудь да состоится!..

Натали.

Ты уж, Лёвушка, меня не пугай — мне сегодня дежурить всю ночь.

Гуревич.

С любезным другом Боренькой на пару?

С Мордоворотом?

Натали.

Да, представь себе.

С любезным другом. И с чистейшим спиртом.

И с тортами — я делаю сама, —

И с песнями Иосифа Кобзона.

Вот так-то вот, экс-миленький экс-мой!

Гуревич.

Не помню точно, в какой державе, Натали, за такие шуточки даму бьют по заду букетом голубых левкоев... Но я, если хочешь, лучше тебя воспою — в манере Николая Некрасова, конечно»¹².

Чтобы подтвердить мою мысль о преступном замысле Гуревича, обращусь опять к тексту пьесы. Её главный герой обладает несколькими, бросающимися в глаза странностями. Он, как и его создатель, как будто бы напоминает человека с «нездешней стороны». У него свой взгляд на окружающую жизнь, который идёт вразрез со взглядами большинства. Эту его особенность врачи диагностируют как манию величия. Потому-то он и попадает в сумасшедший дом. Прежде всего он сомневается в идее прогресса, шокируя собеседников своими рассуждениями о том, «как всё-таки стремглав мельчает человечество»¹³. Тем более что Гуревич в своих утверждениях о вырождении человечества не голословен. Он опирается на живые или ещё недавно жившие примеры: «От блистательной царицы Тамары — до этой вот Тамарочки. От Франсиско Гойи — до его соплеменника и тёзки генерала Франко. От Гая Юлия Цезаря — к Цезарю Кюи, а от него уже совсем близко — к Цезарю Солодарю. От гуманиста Короленко — до прокурора Крыленко. Да и что Короленко? — если от Иммануила Канта — до “Слепого музыканта”. А от Витуса Беринга — к Герману Герингу. А от псалмопевца Давида — к Давиду Тухманову. А от...»¹⁴

Чему тут удивляться?! Живёт человечество не первое тысячелетие в эпохе «Кали-юга» — четвёртой, наихудшей из четырёх «юг», или эпох, в индуистском временном цикле. Оскудение и омертвление души — вот что происходит в эту эпоху с людьми. По этому поводу Венедикт Ерофеев высказался на страницах своей записной книжки ещё в 1972 году: «Мы с каждым днём всё хуже. И каждый, и всё человечество с каждым днём всё хуже. И потому, если говорить о качестве людей, то лучше всего тот, кто это чувствует, то есть тот, кому с каждым днём всё хуже и хуже»¹⁵.

Отсюда идут корни основной странности Гуревича. Венедикт Ерофеев сделал его ходячим мертвецом. Он и в самом деле мёртв для того общества, в котором существует. Гуревич косвенно признает эту странность, из-за которой, как он рассказывает Натали, оказался в психиатрической больнице:

«Гуревич. <...> Со мной была история — вот какая: мы, ну чуть-чуть подвыпивши, стояли на морозе и ожидали — бог весть, чего мы ожидали, да и не в этом дело. Главное: у всех троих моих случайных друзей струился пар изо рта — да ещё бы, при таком-то морозе! А у меня вот — нет. И они это заметили. Они спросили: “Почему такой мороз, а у тебя пар не идёт ниоткуда? Ну-ка, ещё раз выдохни!” Я выдохнул — опять никакого пару. Все трое сказали: “Тут что-то не то, надо сообщить куда следует”.

Натали (прыскает). И сообщили?

Гуревич. Ещё как сообщили. Меня тут же вызвали в какой-то здравпункт или диспансер. И задали только один вопрос: “По какой причине у вас пар?” Я им говорю: “Да ведь как раз пара-то у меня и нет”. А они: “Нет-нет. Отвечайте на вопрос: на каком основании у вас пар?..” Если б такой вопрос задали, допустим, Рене Декарту, он просто бы обрушился в русские сугробы и ничего не сказал бы. А я — сказал: “Отвезите меня в 126-е отделение милиции. У меня есть кое-что сообщить им о Корнелии Сулле”. И меня повезли...

Натали. Ты прямо так и брякнул про Суллу? И они чего-нибудь поняли?..

Гуревич. Ничего не поняли, но привезли в 126-е. Спросили: “Вы Гуревич?” — “Да, — говорю, — Гуревич”.